Я напилась.
Судя по всему, напоить меня несложно, потому что я опьянела от двух бокалов вина. Это было дорогое вино из погреба в подвале дома Кэрри, который выглядел как типичный загородный дом с призраками. Короче, вино было дорогое, красное и выдержанное, но мне хватило двух бокалов.
И это хорошо, жизнь — непростая штука, понимаете? Жизнь чертовски трудна. В ней нет порядка.
А вот пить легко.
Кэрри жила в доме богачей. В ее жилище были колонны и огромная входная дверь. В главном холле был мраморный пол. Вообще, от дома было такое ощущение, что его только что кому-то продали или вот-вот продадут. Он был холодным, несмотря на то что все ровные поверхности были уставлены вазами со свежесрезанными цветами. По дому были развешаны картины, написанные маслом. Например, в комнате Кэрри висело огромное полотно с изображением самой Кэрри, ее папы, мамы и даже сенбернара Люси, которая умерла, когда ей было семь лет.
Я никогда не знаю, что делать в гостях. Кэрри включила телик и стала смотреть старый ужастик «Омен» и жевать чипсы.
— У тебя есть, — я посмотрела на шикарную мебель вокруг, которую легко могла заляпать, — что-то типа салфетки?
— Мама платит уборщице за то, чтобы та каждый день наводила чистоту, — отмахнулась Кэрри. — В общем, не парься.
Она запрыгнула на диван, а я свернулась клубочком на другом его конце, держа в руках миску с «Читос».
— Хочешь, еще что-нибудь посмотрим? — спросила Кэрри, когда «Омен» закончился.
Мы сидели на огромном мягком диване, обитом парчой, такой фактурной, что на ощупь она напоминала шрифт Брайля. Кэрри засунула пальцы ног под подушку.
Они были так близко ко мне, что до них оставались считаные сантиметры. Может, не больше двух. Очень близко.
Я никогда не сидела так близко к кому-либо, кто нравился бы мне настолько сильно, как Кэрри. Меня кинуло в жар.
Моя мама узнала, что я лесбиянка, когда мне было четырнадцать.
Я напрямую ей об этом сказала. Хотя, может, она всегда подозревала это, потому что я вечно влюблялась в своих учительниц физкультуры и вожатых в лагере. Однажды я пришла домой, а мама принесла диск из проката с «Двумя влюбленными девушками». Она взяла меня за руку, усадила на диван и, довольная собой, сказала:
— Можем посмотреть вместе.
В тот вечер на том диване я первый раз умерла.
Я была без понятия, что говорить. Я просто прижала к груди подушку и старалась не дышать, а мама на меня то и дело поглядывала. Уверена, уже тогда она обдумывала, какую иллюстрированную книжку напишет об осознании моей сексуальности.
Как раз перед сценой, где две влюбленные девушки должны были поцеловаться (естественно, я уже смотрела этот фильм раньше!), в комнату вошел Марк.
Вот так просто. Здрасьте. Я была гомосексуалкой с того самого момента, как научилась кликать кнопкой мышки. Я много чего видела. Даже «Клэр, которая упала с луны» (не смотрите, пожалуйста, это просто ужасное кино).
Как бы то ни было, Марк пришел домой с тренировки и подсел к нам на диван. Потом он вгляделся в экран и такой:
— Что это?
— Это фильм о двух лесбиянках. — Мама показала на меня. — Мы смотрим его из-за… твоей сестры.
Очередная смерть.
Экран отбрасывал цветные пятна на мое лицо.
Марк встал перед телевизором, загородив нам экран, посмотрел на маму и спросил:
— А Джорджия хочет это смотреть?
— Нет! — закричала я, вскочила с дивана и умчалась наверх в свою комнату.
После этого мама ни разу не предлагала совместных просмотров фильмов про однополую любовь. Правда, однажды она все-таки не выдержала и сказала, что «Две влюбленные девушки» — очень хороший фильм. Как будто всю жизнь она только и мечтала его посмотреть.
Можно ли считать, что таким образом она пыталась меня спасти? Не думаю.
После «Омена» Кэрри захотела посмотреть «Связь». Нормальный фильм про лесбиянок. Потом она предложила стащить бутылочку вина из родительского погреба.
И так я напилась.
Минуло двадцать минут просмотра «Связи», и я почувствовала, как Кэрри дотронулась до меня ногой. Потом она села, сняла со спинки дивана покрывало и накрыла им наши коленки, потому что мы сидели совсем рядом. Сердце мое так колотилось, что мне казалось, будто оно стучит прямо по глазам.
На экране Вайолет и Корки принялись целоваться. Вайолет очень чувственно дышала, Корки была показушно развязной. Я поняла, что Кэрри смотрит на меня своими огромными глазами. Она больше не жевала жвачку. В комнате погасли все огни, единственным источником света оставался экран телевизора, но лицо Кэрри я видела очень четко. Она сидела так близко, что я чувствовала, как от ее волос пахнет апельсинами.