Джеффри промолчал. Он сидел и пил предложенное ему вино. На вопрос Джоанны, где он был, Джеффри ответил, что с королем, но при этом мертвенно побледнел и прикрыл веки. Казалось, выпитое вино вот-вот окажется на полу. Этот путь узнать истину оказался для Джоанны закрытым. Не ранены ли они? Джеффри закрыл глаза, вздохнул и заставил себя улыбнуться. Они получили не больше нескольких синяков и царапин, не стоящих внимания.
Ответ на мучивший Джоанну вопрос дал Адам. Вино вернуло ему нормальный цвет лица. Он заметил страх и смятение в глазах сестры, когда она повернулась к нему, не в силах больше видеть немое отчаяние мужа и его притворную веселость.
— Прости, что мы напугали тебя, Джо, — сказал Адам своим обычным голосом. — Бояться действительно нечего. Просто… просто весь восток, весь восток превратился в опустошенное пепелище с разлагающимися трупами. Сначала мы взяли Рочестер…
Глаза Адама заискрились.
— Вот была потеха! Они яростно оборонялись, а стены не поддавались ни баллистам, ни катапультам. Нам пришлось сделать подкоп под башней, а затем мы подожгли брусья в подземном переходе, после чего башня и рухнула. Так мы пробили брешь в стене. — Глаза Адама снова потемнели. — Затем граф Солсбери начал осаду крепости бунтовщиков в Лондоне. Я как раз намеревался вернуться в Кемп, поскольку… — Адам взглянул на Джеффри, а потом на Джоанну. — Поскольку до нас уже дошли слухи о вторжении. Но приехал король и… и приказал нам с Джеффри следовать с ним. Он сказал, что мы командуем хорошо обученными отрядами и будем весьма полезны.
Джоанна посмотрела на обоих мужчин. Джеффри не отрывал глаз от кубка с вином, стиснув его так, что костяшки пальцев побелели. Адам снова побледнел, а глаза его превратились в два черных омута на белом, как снег, лице.
— Расскажи все! — потребовала Джоанна.
— Ничего подобного я прежде не видел. — Слова уже лились из Адама неудержимым потоком. — Где бы мы ни останавливались, мы видели лишь выжженную землю. Ничего живого. Не думаю, что больше сотни женщин с детьми удалось выбраться из Берика, не говоря уже о мужчинах… Скорее всего погибли все. Джон спустил с цепи и натравил на своих врагов этих французских псов. Господь знает: и наши люди не безгрешны, но они… но они не насаживают детей на пики и не поджаривают на медленном огне, пока их матерей насилуют рядом, чтобы те могли слышать и видеть страдания своих чад. «Женские конвульсии придают совокуплению какую-то изюминку», — сказал мне один из них. Я убил его.
Адам закрыл глаза и сглотнул.
— Но вам, несомненно, удалось сдержать своих людей, — заметила Джоанна дрожащим голосом. — Вы бы не позволили…
— Конечно, нет, — вздохнул Адам, снова пригубив вино. — Наша роль заключалась не в этом. Мы должны были удерживать этих бешеных собак от полной потери разума. Джон не сумасшедший. Но лучше бы уж он был таковым. Тех, кто присягал королю и давал ему достаточно большой выкуп, оставляли в живых. Мы с Джеффри и еще несколько человек со своими отрядами должны были оберегать сдавшихся от наемников.
— Тогда вам нечего стыдиться, — сказала Джоанна. — Почему вы так тяжело переживаете это?
— Меня… Знаешь, странная вещь. Поначалу меня тошнило от всего, но затем, если не считать отдельных, самых мерзких, случаев, я начал привыкать. Но лишь до тех пор, пока снова не увидел зеленые поля, резвящихся ягнят, быстроногих телят и жеребят… Так когда, ты говоришь, приедет мама?
— Скоро, очень скоро. А сейчас пойдем со мной. Эдвина снимет твои доспехи и вымоет тебя.
— Эдвина? — Адам улыбнулся. — Сколько же у нее теперь маленьких бастардов?
Хотя Джеффри так и сидел, не меняя положения и уставившись глазами в одну точку, Джоанна не могла не улыбнуться: коль Адам проявляет такой интерес к Эдвине, значит, с ним все в порядке. Она дала понять служанке за спиной брата, что та может «покувыркаться» с ним, если он выкажет такое желание. Эдвина считала Адама еще ребенком и, конечно, отказала бы ему, но сейчас посмотрела на свою госпожу так, что любой понял бы: она не настолько глупа и отлично знает, когда мужчина нуждается в подобном утешении. На глаза Джоанны навернулись слезы. Если бы то же самое могло утешить и Джеффри!
Элинор и Иэн прибыли вечером в тот же день. Адам просто расцветал на глазах, разговаривая с родителями, утешающими и успокаивающими его. В поведении Джеффри, однако, ничего не изменилось: глаза его оставались тусклыми, а голос — безжизненным. Он не ответил на ласки Джоанны, когда она мыла его, и ей пришлось отказаться от проявления своих чувств.
Когда они легли спать, Джоанна сделала еще одну попытку. Однако, возбудив мужа, она допустила ужасную ошибку. Он не говорил ничего дурного, не причинял жене своими действиями боли. Был терпелив и внимателен, ожидая, когда Джоанна достигнет оргазма. Наконец этот кульминационный момент наступил — даже угнетенность не смогла перебороть физическое возбуждение Джоанны. Но не благодаря Джеффри. Это был не Джеффри, а далекий, равнодушный мужчина, холодный до самого конца.
На следующий день Адам вытянул Джоанну в сад, намереваясь успокоить сестру, чтобы она не беспокоилась о Джеффри.
— Тебе незачем бояться за него. Он не утратил своих способностей. Его раны ничуть не мешают ему. Клянусь Богом, он совершенно не нуждается в моей охране! Возможно, я капельку сильнее его, но он гораздо подвижнее и искуснее меня. Мне приходилось стараться изо всех сил, чтобы держаться с ним наравне.
Конечно, Джоанна боялась не этого, а того, чего и сама не смогла бы объяснить. Тем не менее она поблагодарила Адама и поцеловала его, извинившись за то, что ему приходится переживать за нее и она навлекла на него неприятности. Если бы она не обратилась к нему за помощью, он не оказался бы участником смертоносного марша Джона по восточным землям. Адам стиснул зубы, но ответил, что ни о чем не сожалеет: это научило его кое-чему.
Новые познания Адама обнаружились тем же вечером, когда вся семья собралась у очага.
— Иэн, будете ли вы верны своей клятве королю, если на Англию нападет Людовик? — спросил Адам.
— Ты ведь знаешь, что буду, — удивился Иэн. — И не потому, что меня напугали бесчинства короля, свидетелем которых ты стал. Это мерзко и ужасно, конечно, но пострадавшие все же отчасти заслужили то, что с ними произошло. Каким бы ни был Джон, он — законный король. Он больше не собьется с пути истинного. Когда мы вышвырнем Людовика, хочет того папа или нет, мы свяжем Джона Хартией вольностей, и в королевстве воцарятся мир и справедливое правление.
— С Джоном вы этого никогда не добьетесь, — отрезал Адам. — Хартия здесь ни при чем. Даже верные бароны, те, что повсюду следуют за королем, ненавидят его. И не из-за того, что он сделал. Я видел собственными глазами, что это за необходимые меры, о которых вы так спокойно говорите. Его ненавидят потому, что он получает удовольствие от подобных дел. Я ненавижу его, Иэн, а я еще ни к кому и никогда не испытывал ненависти!
Иэн открыл было рот, чтобы заставить юношу замолчать. Но тот ведь не подчинялся ему. Адама еще не посвятили в рыцари, а он, несомненно, повзрослел и стал сам себе хозяином.
— Ясно, — с горечью произнес Иэн. — А что на этот счет скажешь ты, Джеффри?
— Я? Мне нечего сказать. Адам абсолютно прав. Пока королевством правит Джон, мира мы не дождемся. Если он будет править и дальше, мы еще станем свидетелями того, как отец идет против сына, а брат — против брата. Но и победа Людовика тоже ничего не изменит. Мира все равно не будет. Сначала он убьет наследников Джона, лишив нас тем самым объекта сплочения. Затем поставит над нами иноземных господ, не знающих наших обычаев. Потом придумает, как лишить нас права владения землей, и передаст ее своим людям. А из тех, кто уцелеет по его милости и нашей смиренности, он выжмет последние соки, чтобы вести свои войны во Франции, Фландрии и Савойе… Англию снова охватит бунт.
— Что же ты будешь делать в таком случае? — спросил Адам, не вполне убежденный, но определенно потрясенный услышанным.
— Ничего, если удастся. Если же король призовет меня, я буду сражаться за него. Я дал клятву. Иэн прав: Джон — законный король. Мне останется лишь пожелать себе смерти и молить об этом Господа.