— Ты хочешь меня? — тоже шепотом спросил Джеффри.
Такой вопрос показался Джоанне весьма странным. Она уже забыла, что Джеффри обещал не трогать ее больше, если она не пожелает испытать боль вторично. Какая необходимость в словах? Джоанна просто притянула голову Джеффри к себе.
Он правильно понял ее, но на этот раз не стал спешить. Джеффри целовал и ласкал Джоанну — медленно двигаясь по всему ее телу. Его губы пили жаркий мед ее губ, прикасались к ее груди, ласкали ее живот. Вначале Джоанна просто наслаждалась ощущением горячих прикосновений к своему телу, ощущая, как губы Джеффри нарисовали на нем огненную дорожку, по которой волнами стекало и пульсировало неведомое ей пьянящее и острое наслаждение. Затем оно сменилось мучительным сладостным томлением, приятным и невыносимым, будто жажда, которую хочется утолить немедленно. Джоанне казалось, что тело взлетает огненным вихрем к самому поднебесью, а потом мигом падает к земле, чтобы в следующее мгновенье воспарить снова. Это было наваждение, колдовство. Всю ее плоть окутал дурман страсти. Она не могла ждать больше ни секунды: из ее груди вырвался стон, она изогнулась всем телом, зовя Джеффри в себя. Она пыталась с силой притянуть его к себе, протиснуться под него, но он будто наслаждался ее мукой… Он видел, как пробуждается в ней женщина, и это было несопоставимо большее удовольствие, чем все, что ему приходилось когда-либо испытывать. Она готова была отдать ему всю себя, раствориться в нем, подчиниться ему, лишь бы он прекратил эту сладкую муку.
Теперь Джеффри всей сутью своей почувствовал, что то, что он изведал раньше, с другими женщинами, было не страстью, не любовью, а лишь похотью. Дело не в том, что ласки шлюх, придворных дам или обозных девок, — обыкновенное притворство в ожидании щедрой платы. Это-то он хорошо знал. Но то, что сейчас он испытывал, было совсем другого свойства: он не только почувствовал желанную женщину, он понял, как сладостно дарить наслаждение самой женщине. С каждым ее вздохом и стоном наслаждение Джеффри лишь усиливалось.
Джоанна чуть не рыдала от нетерпения и возбуждения. Она неистово вцепилась в Джеффри своими длинными ногтями, не сознавая, что они оставляют глубокие следы на его теле. Она целовала его везде, где только могла, готовая поглотить его плоть. Джеффри застонал и по его телу будто молния промчалась; теперь и он не мог себя сдерживать.
Во второй раз все прошло гораздо легче. Какую бы боль с непривычки ни чувствовала Джоанна, она не шла ни в какое сравнение с неописуемым наслаждением. С первым криком удивления и возбуждения, когда испытанный ею впервые оргазм заставил конвульсивно вздрогнуть ее тело, Джеффри достиг своей кульминации. Они затихли одновременно, постанывая и вздыхая.
— Мой… мой… — бормотала Джоанна. — О, сердце мое, это было чудесно!
Наивность этого замечания и чуть охрипший от удовольствия нежный голос женщины, получившей совершенно неожиданный, но очень желанный дар, заставили Джеффри рассмеяться.
— А ты чего ожидала? — спросил он.
— Откуда мне было знать, чего ждать? Просто знать, что это приятно, и испытать на себе — совершенно разные вещи. Кроме того, приятно — не совсем правильное слово…
— Ты так думаешь? А как бы ты это назвала?
— Я назвала бы… нет, не скажу. Ты и так слишком возгордился! — засмеялась Джоанна. — Если я начну хвалить тебя, ты станешь высокомерным и невыносимым.
Джеффри сделал вид, что огорчен.
— Но, если ты не будешь хвалить меня, я наверняка решу, что не справляюсь с супружескими обязанностями, и впаду в меланхолию. А тогда…
Джоанна сделала резкое движение, словно собираясь дать Джеффри затрещину, но он перехватил ее руку. Последовала игривая борьба, превратившая одеяла в бесформенный комок. Первым остановил себя Джеффри.
— Какая ты красивая, Джоанна! — прошептал он.
Она тоже смотрела на него, но скорее испуганно, нежели весело.
— О, Джеффри, посмотри, как я тебя оцарапала! Прости меня! — Слово «оцарапала» сразу же ассоциировалось в голове Джоанны с привычной фразой «оцарапала, как кошка». — Котенок! — воскликнула она. — Мы же могли убить его!
Они обыскали всю кровать, проверили под ней, но нашли маленькое создание удобно устроившимся в мягком кресле. Когда яростные движения этих громадных для него обитателей комнаты сделали кровать неудобной, котенок, не теряя самообладания своих древних родичей, нашел себе тихое место, чтобы спрятаться от землетрясения. Джоанна почесала у него за ухом и повернулась к Джеффри. Увидев опять царапины на его теле, она начала гладить их, бормоча извинения.
— Знай я, что ты собираешься содрать с меня кожу, я не стал бы беспокоиться о котенке, — грустно улыбнулся Джеффри. — Даже Изабелла не заметила бы на ней более глубоких порезов. Могу вообразить, что она теперь скажет.
— Пускай говорит, что хочет! Ты думаешь, она не обнаружила бы твоей хитрости? Или не придумала бы чего-нибудь, даже если бы ты ничего не предпринял?
— Как бы она узнала об этом? От твоей служанки?
— От Эдвины? Нет. Она предана мне душой и телом, а если и болтает, то лишь по моему приказу. Я полагаю, комнату могли проверить другие. Даже если бы они не нашли котенка… О, не стоит говорить о королеве! Пусть лопнет от злости! Те, что верят Изабелле, просто жаждут приписать нам все грехи! Люди же, любящие нас, знают, что мы из себя представляем. Пойдем в постель, Джеффри. Я замерзла…
Такое непостоянство озадачило Джеффри. Он не мог понять очевидного противоречия между озабоченностью Джоанны относительно мнения других людей до вступления в брак и наступившим безразличием. Джеффри и в голову не приходило, что ее беспокоило лишь его мнение. Правда, сейчас ему вообще ничего в голову не приходило — он хотел лишь спать, не думать ни о чем.
Когда Джоанна поправила одеяла, Джеффри с готовностью взобрался на кровать, надеясь, что его жена захочет продолжить разговор. Одна из придворных дам была как-то очень огорчена: Джеффри отказал ей в этом, как только понял, что конца не предвидится. Но отказываться говорить с женой не слишком-то любезно с его стороны.
Однако Джоанна не имела особого желания продолжать беседу. Еще слишком остро она ощущала новую радость замужней женщины. Раньше, когда она покидала ночью свою теплую постель, по возвращении ей приходилось определенное время согревать телом простыни и одеяла. Теперь же, стоит лишь прижаться к мужу, как тотчас же становится тепло. Джеффри сквозь сон упрекнул ее за ледяные руки и ноги, однако не отстранил, а еще сильнее прижал к себе, что добавило к спокойствию Джоанны и чувство удовлетворения. Она вздохнула и положила голову на плечо Джеффри.
Теперь она будет совершенно счастлива до утра после этой восхитительной ночи… И никогда не допустит той ошибки, какую совершила матушка с ее отцом… Не станет заглядывать в будущее и пугать себя грядущими опасностями и печалями…
При нормальном ходе событий Джоанна предпочла бы долгим утром снова испытать свою новую радость. Но, по обычаю, когда молодожены просыпались и звали слуг, к ним вызывали знатных господ и дам, чтобы те внимательно осмотрели простыни. Однако Изабелла отнюдь не испытывала желания попасть в опочивальню новобрачных после Эдвины и Тостига. Поэтому слуги, изрядно накачанные снотворным, спали гораздо крепче своих господина и госпожи. Первой в опочивальню вошла фрейлина Изабеллы. Она громко извинилась, сославшись на то, будто слышала, как позвали слуг. Пятясь к выходу, она была столь неловкой, что каким-то образом зацепила стол, на котором стояли вино и вкусные лакомства на случай, если молодым, не спалось бы ночью.
Джеффри тотчас проснулся. Когда скрипнула дверь, он зашевелился и бросил взгляд на нее, полагая, что Эдвина пришла забрать котенка. Слова извинений и звон посуды привели их с Джоанной в вертикальное положение. Они обменялись взглядами.