– Ты удивляешь меня. Я всегда подозревала, что ты сумасшедший.
– Я вполне нормальный человек, любимая. Но я сам не понимаю, что со мной произошло. Не знаю, как тебе это удалось, но ты вползла в мое сердце, и я ничем не мог тебя оттуда вытряхнуть. И вот теперь мне приходится привыкать к тому, что ты поселилась там навсегда.
– Это правда? Правда? А там не очень тесно теперь, в твоем сердце?
– Нет, там еще есть комната для нескольких отпрысков.
Они снова стали целоваться, потом она спросила:
– А зачем нужно было называться Хоуком? Ведь они уже уверились, что ты женишься на мне.
– Ты забыла, что они узнали меня?
– Я могла бы убедить их в том, что они ошибаются, если бы ты попридержал немного рот на замке, – фыркнула она.
Он пожал плечами:
– Мне казалось это единственно возможным способом выпутаться из ситуации, Джорджи, даже если потом, когда мы достигнем супружеского блаженства, нам пришлось бы чем-то омрачить его.
– Ты правду говоришь? – спросила она самым нежным тоном. – Для тебя наше супружество действительно блаженство?
– Ну конечно, я чувствую себя сейчас на вершине блаженства.
Она едва не задохнулась, когда он вновь набросился на нее. Они долго наслаждались друг другом, потом он спросил:
– Скажи, а что чувствуешь ты?
– То же… То же, что и ты.
Когда немного позднее они спустились в гостиную, они обнаружили там всех Мэлори и всех Андерсенов, расположившихся друг против друга по разные стороны; причем бедные братья Джорджины оказывались в явном меньшинстве по сравнению с родственниками Джеймса; поскольку на сей раз весь клан Мэлори был тут, нетрудно догадаться, что все родственники Джеймса были едины в своей преданности ему. Не тратя времени на предисловия, он сообщил им, что междоусобица окончена и что фразу, которую он обронил, когда привез Джорджину, – мол, к обеду нужно ждать неприятных гостей, означала лишь, что он пригласил братьев жены пообедать.
Хмурое выражение лица, с которым Джеймс оглядывал собравшихся Андерсенов, не предвещало дружеского единения двух семейств. И Джорджина понимала, что бессильна как-то повлиять.
Она решила применить тот же трюк, что и сегодня утром, когда она убеждала Уоррена, и ткнула Джеймса локтем под ребро:
– Если любишь меня, люби и мою семью, – прошептала она с очень нежной интонацией.
Он улыбнулся ей и крепче сжал ее руку, так, что она не могла больше ткнуть его локтем.
– Небольшое уточнение, Джорджи. Люблю тебя и терплю твое семейство. – Он глубоко вздохнул: – Черт бы побрал все на свете! – и стал знакомить всех друг с другом.
– А они, кажется, очень милы, – обращаясь к Джорджине через какое-то время, сказала Реджина. – Надо будет постараться их получше пристроить.
Джорджина усмехнулась, подумав про себя, что забыла предупредить братьев о наличии в этом доме свахи, и поспешила возразить:
– Увы, Реджи, они недолго пробудут в Лондоне.
В следующую минуту она услышала, как Энтони сказал Джейсону:
– Черт возьми, подумать только! Она избавила его от дурных манер.
– От каких еще дурных манер? – бросилась на защиту своего мужа Джорджина.
Но Энтони и Джейсон прошли мимо, не обратив внимания, и Реджина с хохотом сказала:
– Даю слово, они никогда не смирятся с тем, что произошло. Может, оно и к лучшему.
Джорджина отвела глаза и увидела многострадальный взгляд Джеймса, направленный в сторону Томаса и Бойда, которые что-то говорили ему. Она улыбнулась. Ни одного оскорбительного слова не слетало с его уст в адрес четверых ее братьев. Лишь к Уоррену он старался не приближаться.
Правда, Уоррен не очень-то стремился к любезностям. Зато другие, особенно Клинтон, просто удивляли ее тем, как вежливо они обращались с ненавистным им англичанином. Чуть позже заглянул и Мак. Она вспомнила, что обещала познакомить его с Нетти Макдональд. Ведь Реджина была здесь не единственной свахой.
Спустя еще какое-то время Энтони и Джеймс стояли и смотрели на своих почтенных женушек, которые мирно болтали друг с другом.
– Может, мы сразу совершим помолвку? – подмигнул Энтони.
Джеймс закашлялся, подавившись глотком бренди, когда до него дошло, о ком говорит Энтони.
– Ну ты и задница! – сказал он. – Ведь они же еще не появились на свет.
– Ну и что?
– А то, что у них между ног могут оказаться одинаковые штуки.
Энтони вздохнул, и на лице его выразилось разочарование.
– Понятно.
– А к тому же, они ведь будут двоюродными.
– Ну и что?
– А то, что сейчас это не принято.