Это был прекрасный воскресный день. После того, как они покинули кладбище, они немного прогулялись по дороге. Дорога лежала посреди пышных зеленых лугов и небольших домиков. Розы еще не расцвели, зато начала распускаться сирень. Показались лютики, а одуванчики потеряли желтизну своих головок и поседели. Они стояли, подобно призракам, среди многочисленных золотых лютиков, но никто из семьи не думал об этом; в их мире не было места призракам.
<p>
ТЕНЬ НА СТЕНЕ</p>
- Генри беседовал с Эдвардом в кабинете, накануне его смерти, - сказала Кэролайн Глинн.
Она была немолодой, высокой, худощавой, с жестким бесцветным лицом. Говорила не раздраженно, но с серьезной строгостью. Ребекка Энн Глинн, возрастом моложе ее, полная, с румяным лицом, окаймленным пучками седых волос, судорожно вздохнула, соглашаясь. Она сидела, облаченная в черное шелковое платье, в углу дивана, и переводила испуганный взгляд со своей сестры Кэролайн на свою сестру миссис Стивен Брейгам,- Эмму Глинн, - единственную красавицу в семье. Она была красива до сих пор, роскошной, полноценной красотой; она сидела, с необыкновенной грацией, в большом кресле-качалке и мягко раскачивалась взад и вперед; шелк ее черного платья при этом слегка шелестел. Даже шок от смерти (их брат Эдвард лежал в доме мертвым) не мог нарушить внешнюю безмятежность ее поведения. Она была опечалена утратой брата: он был младшим в семье, она его очень любила; но Эмма Брейгам не могла позволить скорби повлиять на свой внешний вид и поведение. Она всегда сохраняла их великолепное постоянство, даже в самые печальные моменты.
Но даже у нее пропало это выражение изысканной безмятежности, когда у ее сестер, Кэролайн и Ребекки, появилось на лицах выражение одновременно ужаса и страдания.
- Я думаю, что Генри, возможно, сдерживался, когда беседовал с Эдвардом перед его смертью, - произнесла она с резкостью, слегка нарушившей приятный изгиб ее прекрасных губ.
- Но ведь он не мог знать, - прошептала Ребекка Энн слабым голосом, странным образом не соответствовавшим ее внешности.
Сестры невольно взглянули на нее, недоумевая, как такой слабый голос мог родиться в таком полном теле.
- Конечно, он не знал, - быстро произнесла Кэролайн. Она повернулась к сестре со странным выражением на лице. - Откуда он мог это знать? - спросила она. Затем сжалась, словно услышала ответ. - Конечно, мы все понимаем, что он не мог этого знать, - убедительно сказала она, но лицо ее при этом было бледнее обычного.
Ребекка ахнула. Замужняя сестра, миссис Эмма Брейгам, выпрямилась в своем кресле; она перестала раскачиваться, и переводился внимательный взгляд с одной сестры на другую; сейчас все три были необыкновенно похожи. Учитывая силу охвативших их эмоций, в них одинаковым образом проявились общие семейные признаки. Любой, взглянувший на них, безошибочно признал бы в них родных сестер.
- Что вы имеете в виду? - бесстрастно спросила она сразу обеих. Затем тоже сжалась, словно бы услышав ответ. Попыталась рассмеяться. - Полагаю, что ничего, - сказала она, но выражение ужаса не исчезло полностью с ее лица.
- Никто ничего не имеет в виду, - твердо сказала Кэролайн. Она встала и с мрачной решимостью направилась к двери.
- Куда ты? - спросила миссис Брейгам.
- Мне нужно кое на что взглянуть, - ответила Кэролайн, и остальные сразу же поняли, по ее голосу, что у сестры есть какой-то торжественный и печальный долг, который надлежит исполнить в святилище смерти.
- Ах, - воскликнула миссис Брейгам.
После того, как дверь за Кэролайн закрылась, она повернулась к Ребекке.
- Они долго разговаривали? - спросила миссис Брейгам.
- Они разговаривали очень громко, - уклончиво ответила Ребекка.
Миссис Брейгам взглянула на нее. Она больше не раскачивалась. Она сидела прямо, слегка наморщив лоб.
- Ты что-то слышала? - тихо спросила она, бросив взгляд на дверь.
- Я была в южной гостиной, дверь была открыта, а дверь в кабинет - приоткрыта, - ответила Ребекка, слегка покраснев.
- Значит, ты должна была...
- Кое-что я слышала.
- Как много?
- Большую часть.
- Что это было?
- Старая история.
- Полагаю, Генри был сильно рассержен, как обычно, потому что Эдвард жил здесь после того, как растратил все деньги, оставленные ему отцом.
Ребекка кивнула и со страхом взглянула на дверь.
Когда Эмма заговорила, голос ее звучал еще тише.
- Я знаю, что он должен чувствовать, - сказала она. - Он всегда был благоразумен и усердно трудился, в то время как Эдвард только и делал, что тратил деньги. Ему должно было казаться, что Эдвард живет за его счет, но это не так.
- Да, это не так.
- Отец оставил поместье, чтобы у всех детей был здесь дом, и достаточно денег, чтобы не заботиться о еде и прочем, если бы мы все поселились здесь.
- Да.
- Эдвард имел право находиться здесь, согласно завещанию отца, и Генри должен был помнить об этом.
- Да, он должен был об этом помнить.
- Он говорил неприятные вещи?
- Довольно неприятные, насколько я могла слышать.
- Какие именно?
- Я слышала, он сказал Эдварду, что тому здесь нечего делать, и что он решил, - тому лучше покинуть дом.
- А что ответил Эдвард?
- Сказал, что останется и будет жить здесь столько, сколько захочет, и посмотрит, как Генри собирается выгнать его отсюда; и еще...
- Что?