В ту ночь, около двенадцати, преподобный Джон Данн попытался уснуть в юго-западной комнате. До этого часа он бодрствовал, готовясь к проповеди.
Он пересек холл с ночником в руке, открыл дверь в юго-западную комнату и попытался войти. С таким же успехом он мог попытаться пройти сквозь стену. Он не мог поверить своим чувствам. Дверь, вне всякого сомнения, была открыта; он видел комнату, полную мягкого света и теней, образуемых лунным светом, льющимся в окна. Он видел кровать, в которой собирался провести ночь, но не мог войти. Всякий раз, когда он пытался это сделать, у него возникало странное ощущение, будто он пытается преодолеть сопротивление невидимого человека, чья сила во много раз превосходит его собственную. Священник не был атлетически сложен, но обладал достаточной силой. Он вытянул руки, плотно сжал губы и попытался протиснуться в комнату. Однако, сопротивление, которое он встретил, было подобно сопротивлению гранитной скалы, словно бы внезапно выросшей на его пути.
В течение получаса Джон Данн, охваченный не столько страхом, сколько сомнениями и яростью, пытался проникнуть в юго-западную комнату. Он оказался бессилен против сверхъестественного препятствия. Наконец, его охватил ужас, как если бы он увидел перед собой живое воплощение зла. Он был очень чувствительным молодым человеком. Он сбежал в свою комнату и заперся там, подобно испуганному ребенку.
Наутро он отправился к мисс Джилл и, откровенно рассказав о случившемся, умолял ее никому ничего не говорить, поскольку его слабость могла нанести вред, - ибо он пришел к убеждению, что с комнатой и в самом деле что-то не так.
- Я не знаю, что с ней такое, мисс София, - сказал он, - но я убежден, против своей воли, что в комнате существует некая злая сила, природа которой неизвестна ни современной науке, ни религии.
Мисс София Джил слушала с мрачным видом, опустив голову. У нее было врожденное уважение к духовенству, но она была обязана поддерживать мнение, что в юго-западной комнате в ее нежно любимом старом доме ничего нет.
- Пожалуй, я сама сегодня переночую в ней, - сказала она, когда священник закончил.
Он взглянул на нее с сомнением и тревогой.
- Я восхищен вашей верой и мужеством, мисс София, - сказал он, - но насколько разумно такое решение?
- Я твердо решила переночевать в этой комнате, - произнесла она. В некоторых случаях, мисс София Джилл выглядела величественно, и сейчас был именно такой случай.
Было около десяти часов вечера, когда София Джилл вошла в юго-западную комнату. Она сказала сестре, как собирается поступить, и отмахнулась от ее слезливых просьб. Аманде было строго-настрого приказано ничего не говорить Флоре.
- Нет смысла пугать ребенка из-за пустяков, - сказал она.
Войдя в юго-западную комнату, София поставила лампу, которую принесла с собой, на комод, и принялась ходить по комнате, готовясь отойти ко сну: опустила шторы, сняла с кровати красивое покрывало.
Двигаясь неторопливо, сохраняя величайшее хладнокровие, она вдруг осознала, что думает о чем-то, ей чуждом. Она вспоминала о том, о чем помнить не могла, потому что тогда еще не родилась: неприятности из-за замужества матери, ожесточение, запертая дверь, изгнание из дома и сердца. Она ощутила странное чувство, словно бы горькую обиду на саму себя, и не на мать и сестру, которые так обошлись с ее матерью, а на собственную мать, и чувство глубокой горечи охватило ее. Она злилась на мать, когда была маленькой девочкой, - которую помнила и не могла вспомнить, - и на саму себя, и на свою сестру Аманду, и на Флору. У нее возникали злые мысли, обращавшие ее сердце в камень, но одновременно завораживавшие ее. И все это время она странным образом понимала, что думает и вспоминает не по своей воле. Кто заставляет ее думать и чувствовать так, и она знала, кто. Она начинала ощущать себя одержимой.
Тем не менее, это была сильная натура. Она унаследовала от своих предков силу добра и праведности, защищавшую ее от зла. И она обратила против него эту унаследованную ею силу. Она предприняла усилие, казавшееся невозможным, и почувствовала, как отвратительное зло исчезло. Теперь она думала самостоятельно. И решила, что поддалась соблазну приписать все чему-то сверхъестественному. "Я все попросту выдумала", - сказала она себе. Продолжая готовиться лечь спать, она подошла к комоду, чтобы распустить волосы, и, взглянув в зеркало, увидела вместо аккуратного пробора серо-стальные линии под черной каймой старомодного головного убора. Вместо гладкого широкого лба, она увидела высокий и сморщенный от сосредоточенных, эгоистических размышлений долгой жизни; вместо спокойных синих глаз, - черные, исполненные злой сдержанности и недоброжелательности; вместо мягкой линии губ - жесткую, окруженную морщинами. Вместо своего лица, - доброй женщины среднего возраста, она увидела лицо очень старой женщины, прожившей долгую жизнь в нескончаемой ненависти и страдании, к себе и остальным, к жизни и смерти, к тому, что было, и что будет. Вместо собственного лица, она увидела в зеркале лицо своей покойной тети Харриет, в хорошо знакомом ей - ее собственном - платье!
София Джилл вышла и пошла в комнату, которую они занимали с сестрой. Аманда подняла голову. София поставил лампу на стол и застыла, скрыв носовым платком лицо. Аманда с ужасом смотрела на нее.
- Что с тобой? Что случилось, София? - ахнула она.
Та стояла, продолжая прижимать платок к лицу.
- София, скажи же что-нибудь. У тебя болит лицо? Что с ним? - чуть не взвизгнула Аманда.
Внезапно София отняла платок от лица.
- Взгляни на меня, Аманда Джилл, - произнесла она пугающим голосом.
Аманда посмотрела и вздрогнула.
- Что случилось? Что? Мне кажется, с тобой все в порядке. Что случилось, София?
- Что ты видишь?
- Я вижу... Я вижу тебя.
- Меня?
- Да, тебя. А кого я, по-твоему, должна была увидеть?