Наконец, он заговорил.
- Не дадите ли вы мне один из ваших цветков? - спросил он. - Только один?
Я набралась смелости взглянуть на него, и когда его взгляд встретился с моим, мне показалось, что ничего на свете я не хочу так сильно, как подарить ему один цветок. Я взглянула на свою корзинку и положила пальцы на стебель самой прекрасной лилии, когда что-то закружилось вокруг меня и село на плечо; мое сердце затрепетало, я скосила глаза и увидела сидящего на моем плече белого голубя.
Через несколько мгновений я совсем забыла о голубе, снова перевела взгляд на молодого человека и достала лилию из корзины.
Но его лицо выглядело не таким, как прежде, хотя мне по-прежнему хотелось подарить ему лилию. Я на мгновение замерла, глядя на него; от него исходило некое очарование, не позволявшее мне оторвать от него взгляд. Я смотрела, а его лицо менялось все сильнее и сильнее, пока, наконец, - я не могу объяснить этого, - не стало одновременно красивым и отталкивающим. Мне хотелось подарить ему лилию и, одновременно, ни за что не делать этого; я повернулась и бросилась прочь, с корзиной цветов и голубем на плече, и странным ужасом, которого не понимала, в своем сердце. А потом я проснулась, вся дрожа.
Мисс Мансон замолчала.
- Что вы думаете об этом сне? - спросила она через некоторое время. - Как вы считаете, мог ли он иметь какое-то особое значение, или вы склонны полагать, что это всего лишь фантазия романтической девушки?
- Думаю, это зависит от того, что произошло далее, - ответила я. - Дальнейшие события могут пролить на это свет.
- Вы так думаете? - с нетерпением сказала она. - Мне показалось, что так и случилось, но хуже всего то, что я в этом не уверена... никогда не была уверена. Впрочем, я расскажу вам, а вы судите сами. Спустя год после того, как мне приснился этот сон, я встретила на улице того самого молодого человека. На мне было сиреневое платье, я держала в руке ветку сирени, я сорвала ее с куста по дороге. Приблизившись ко мне, он приостановился и взглянул на мое лицо. Я была ужасно удивлена, увидев молодого человека из своего сна, и не могу сказать вам, какой испытала ужас. То же красивое смуглое лицо, широкая шляпа, бархатное пальто и мольберт под мышкой. Он прошел мимо, я пошла дальше; но весь день меня не оставлял смутный страх, мне казалось, что он передо мной, и все время смотрит мне в глаза.
Спустя несколько дней я встретилась с ним у миссис Грейвз, дамой, жившей в Уэре и имевшей пансион; несколько лет назад она уехала. Я узнала, что он - художник. Его звали... нет, я не назову вам его имени; он из вашего города и хорошо известен. Он снимал комнату у миссис Грейвз на все лето. После этой встречи не проходило и дня, чтобы мы не виделись. Мы оба были свободны искать общества друг друга, и много времени проводили вместе. Он брал меня с собой на этюды, и заходил сюда в любое время дня так спокойно, словно был моим братом. Он сидел рядом со мной в гостиной, смотрел, как я шью, или на кухне, наблюдал, как я готовлю. Он был очень непосредственным в некотором роде, и мне это казалось очаровательным. Вскоре, разумеется, между нами возникло чувство, хотя он долго ничего мне об этом не говорил. С самого начала я знала, что полюбила его очень сильно, но, подобно как во сне, он вызывал у меня ужас вместе с любовью; я не могла быть полностью счастлива с ним. Вечером, перед отъездом, он признался в любви. Мы стояли здесь, у двери моего дома. Он сделал мне предложение. Я взглянула ему в лицо и почувствовала то же, что во сне, когда дарила ему цветок; его лицо внезапно изменилось, точно таким же образом. Я не могу этого объяснить. Словно с него исчезло выражение любви и доброты, и осталось только что-то очень злое; меня охватил ужас.
Не знаю, что такого он увидел в моем взгляде, но он вдруг побледнел и сделал шаг назад.
- Боже мой, Кэролайн, - сказал он, - что с тобой?
Не помню, что я ответила, но, должно быть, в моих словах слышалось непередаваемое отвращение, поскольку, сказав что-то очень горькое, он оставил меня, и я вернулась в дом. Никогда больше я не видела его. Иногда в газетах мне встречалось его имя - только и всего.
- А теперь я хочу узнать, - продолжала мисс Мансон, - думаете ли вы, что мой сон был послан мне в качестве предупреждения, или это было плодом моего воображения, и я сама разрушила, - нет, не разрушила, - отказалась от своего счастья из-за разыгравшихся нервов?
Она смотрела на меня, ожидая ответа, с серьезным и одновременно жалким выражением на нежном лице. Я не знала, что сказать. Было очевидно, что у меня не сложилось никакого определенного мнения, поскольку я совершенно не знала этого человека. Я была бы удивлена, если бы сделала это. Был один художник, подходящего возраста, о котором я тогда подумала. Если он был тем, кого имела в виду мисс Мансон... в таком случае, это и вправду могло быть предупреждение.
Она увидела мою нерешительность.
- Не важно, - сказала она, поднимаясь, со своей обычной, нежной улыбкой на губах, - вы знаете не больше, чем я, а я никогда не узнаю ответа в этом мире. Но я надеюсь, что это Господь послал мне предупреждение, и виной всему вовсе не моя глупая фантазия. Не будем больше говорить об этом. Мне просто хотелось вам об этом рассказать, по тем или иным причинам, только и всего. А теперь я отведу вас в сад и выберу для вас самые лучшие цветы.
Когда я уходила по каменной дорожке, с руками, полными вербены и анютиных глазок, я повернулась и посмотрела на нее, стоящую между кустами сирени, такую милую и добрую, и улыбнулась на прощание. Это был последний раз, когда я видела ее.
На следующее лето, когда я снова приехала в дом миссис Леонард, жалюзи на окнах дома мисс Мансон были опущены, а клумбы во дворе - без цветов; цвела только сирень.
- Мисс Мансон умерла прошлой зимой, - сказала миссис Леонард, задумчиво глядя на ее дом. - Ее похоронили в кашемировом платье сиреневого цвета, это была ее просьба. Вы же знаете, она всегда носила сиреневые платья. - Она вздохнула. - Наверное, если мисс Мансон ангел, - а я полагаю, так оно и есть, - она не намного отличается там от себя здешней, чем эти кусты сирени от прошлогодних.