В деревне оставался только один человек, лично знавший Луэллу Миллер. Это была женщина, возрастом за восемьдесят, но хорошо сохранившаяся, в которой, казалось, до конца не угасла молодость. Подобная стреле, едва-едва слетевшей с тетивы лука жизни, она ходила по улицам, и посещала церковь в любую погоду, светило солнце или лил дождь. Она никогда не была замужем, и много лет жила в доме, располагавшемся напротив дома Луэллы Миллер.
Ее нельзя было назвать словоохотливой, как это иногда присуще ее возрасту, но никогда в жизни она не держала язык за зубами, иначе как по собственной воле, и никогда не стеснялась сказать правду, если считала это необходимым. Только она рассказывала о жизни Луэллы Миллер, а также, случайно или сознательно, о ее внешности. Когда эта старая женщина говорила, - а она обладала несомненным даром описания, хотя мысли ее были облечены в грубый деревенский диалект, - казалось, Луэлла Миллер воочию представала перед слушателем такой, какой была на самом деле. По словам этой женщины, - которую, кстати сказать, звали Лидия Андерсон, - Луэлла Миллер была необыкновенно красива для Новой Англии. Она была хрупким, изящным созданием, готовым, однако, противостоять ударам судьбы подобно тому, как ивы противостоят буре. Мягкие светлые волосы обрамляли ее красивое личико. У нее были голубые глаза, полные нежной мольбы, маленькие ручки и удивительная грация движений.
- Луэлла Миллер сидела так, как не сумел бы сидеть никто другой, даже если бы учился этому каждый день, - говорила Лидия Андерсон. - Видели бы вы, как она ходит! Если бы одна из этих ив, что растут на берегу ручья, могла встрепенуться, высвободить свои корни из земли и пойти, она шла бы в точности так, ходила Луэлла Миллер. Она носила зеленый шелк, шляпку с зелеными лентами, кружевную вуаль, скрывавшую ее лицо, и зеленый пояс на талии. В таком наряде она и вышла замуж за Эрастуса Миллера. Ее фамилия до замужества была Хилл. То есть, в ее фамилии всегда присутствовало двойное "л", была ли она замужем или нет. Эрастус Миллер также был хорош собой, пожалуй, даже лучше, чем Луэлла. Иногда, глядя на него, мне казалось, что она не так красива. Эрастус почти боготворил ее. Я знала его довольно хорошо. Он жил по соседству со мной, мы вместе ходили в школу. Люди говорили, что он положил на меня глаз, но ничего такого не было. За ним этого не замечалось; за исключением одного-двух раз, когда он говорил нечто такое, что могло бы подтвердить мнение людей. Но это было до того, как в нашу школу пришла учительницей Луэлла. Забавно, как ей удалось получить эту должность, потому что поговаривали, будто она не ничего не знает, и что одна из старших девочек, Лотти Хендерсон, делает все вместо нее, в то время как сама она сидит и вышивает батистовые носовые платочки. Лотти Хендерсон была по-настоящему умной девушкой, училась очень хорошо, но смотрела на Луэллу так же, как на нее смотрели другие девушки, то есть с обожанием. Лотти стала бы очень умной женщиной, но она умерла, когда Луэлла прожила здесь около года, - просто умерла, никто не знал, от чего. Она ходила в школу и до последнего вздоха помогала Луэлле. Все в школьном комитете знали, что Луэлла почти ничего не делает сама, но закрывали на это глаза. Вскоре после смерти Лотти, Эрастус женился на Луэлле. Я всегда считала, что он поторопился, потому что она совсем не умела работать. После смерти Лотти ей помогал один из старших мальчиков, но дела у нее шли все хуже и хуже, так что она была вынуждена оставить школу, поскольку школьный комитет не мог долее закрывать на происходящее глаза. Мальчик, помогавший ей, был честным, славным, знающим парнем. Поговаривали, что он перенапрягся, потому что через год после свадьбы Луэллы сошел с ума, но я не уверена. И не знаю, почему Эрастус Миллер через год после женитьбы заболел чахоткой; в его семье чахоточных, вроде бы, не было. Он становился все слабее и слабее, и едва не согнулся пополам, прислуживая жене, а говорил, словно старик. Он ужасно много работал, до самого своего последнего дня, пытаясь накопить хоть немного, чтобы в случае его смерти Луэлла не осталась без средств. Даже в сильную метель я видела его сидевшим в деревянных санях, - он рубил и продавал дрова, - сгорбившимся, выглядевшим скорее мертвым, чем живым. Однажды я не выдержала, подошла и помогла ему погрузить дрова в телегу, - я всегда была сильной. Я не слушала его возражений, поскольку, полагаю, он был втайне рад моей помощи. Это было за неделю до его смерти. Он свалился на кухне, когда готовил завтрак. Он всегда сам готовил завтрак, в то время как Луэлла нежилась в постели. Он убирался, стирал, гладил, готовил. Он не мог бы вынести, если бы она пошевелила хоть пальцем, и она позволяла ему все делать за нее. Она жила, как королева. Она даже не шила. Она заявила, что от шитья у нее болит плечо, и эта работа ложилась на плечи Лили, сестры бедного Эрастуса. Та никогда не отличалась крепким здоровьем, ни сильными плечами, но шила прекрасно. Она делала это, чтобы угодить Луэлле, поскольку та была ужасно разборчива. Мне никогда не доводилось видеть ничего похожего на то, что Лили Миллер делала для Луэллы. Она сшила для нее свадебное платье, и зеленое шелковое, после того как Мэри Бэббит скроила его. Мэри ничего не взяла за свою работу, и еще много чего делала для Луэллы совершенно бесплатно. Лили Миллер переехала жить к Луэлле после смерти Эрастуса. Она отказалась от него, хотя была к нему очень привязана и ни капельки не боялась оставаться одна. Она сдала его внаем, и сразу после похорон переехала жить к Луэлле.