- Вам известно, кто именно владел пустырем? - спросил мистер Таунсенд.
- В точности - нет, - ответил агент, - потому что первые владельцы избавились от него задолго до нашей с вами встречи; но мне точно известно, что этот пустырь называется пустырем Гастона. В чем дело? Вам плохо?
- Нет, ничего, - ответил мистер Таунсенд. - Сделайте все, что в ваших силах; возможно, у другой семьи с этим домом не возникнет таких проблем, как у нашей.
- Надеюсь, вы не собираетесь покидать город? - осведомился агент.
- Мы возвращаемся в Таунсенд-виллидж так быстро, как только это возможно. Мы оставим этот проклятый дом сразу же, едва упакуем вещи, - ответил мистер Дэвид Таунсенд.
Он не сказал ни агенту, ни кому-либо из членов своей семьи, что заставило его вздрогнуть и побледнеть, когда он услышал имя бывших владельцев пустыря. Он вдруг вспомнил историю ужасного убийства, случившегося под вывеской синего леопарда. Жертву звали Гастон; убийца так и не был найден.
<p>
ПРИЗМА</p>
Дожди шли часто, и растительность превратилась почти в тропическую. Придорожные заросли стали джунглями для птиц и насекомых, а иногда и для людей. Жарким полднем, в августовский день, Дианта Филдинг лежала на спине в тени каменной стены, окаймлявшей с юга влдения ее отчима, Зенаса Мэя. Здесь все равно было очень тепло, - хотя заросли ежевики, ядовитого плюща и серые камни отбрасывали тень, - но девушка любила тепло. Она испытывала нежную истому, - лучшее воздействие, какое может оказать тепло, - вместо жгучего раздражения, - его худшего воздействия. Пусть оно беспокоит гремучих змей и нервных женщин. Что же касается ее самой, то тепло заставляло ее чувствовать себя подобно бабочке, трепещущей крыльями над розой, и она шевелилась лишь изредка, наслаждаясь прелестью окружавшего ее мира.
Лежа здесь, она слышала голос сосны, росшей неподалеку - одинокой сосны, источавшей непередаваемую сладость; она вдыхала запах дикого винограда, неохотно зревшего в поле за стеной; она вдыхала запах ежевики; она с ленивым восхищением смотрела на побеги ядовитого плюща. Это было похоже на невинность, наблюдающую за грехом и пытающуюся понять, что она видит. Однажды ее мачеха, миссис Зенас Мэй, отравилась ядовитым плющом. Дианта не верила, что плющ мог быть этому причиной. Она осторожно прикоснулась к нему и отвернулась.
Она услышала далекий голос со стороны фермерского дома, слева, окликающий ее по имени. "Дианта! Дианта!" Она лежала неподвижно и едва дышала. Голос раздался снова. Она с торжеством улыбнулась. Она прекрасно знала, что от нее хотят - чтобы она помогла приготовить ужин. Замужняя дочь мачехи и ее двое детей гостили в доме. Она предпочла остаться на месте. Единственное, чего она боялась, - ее могут найти дети. Они были похожи на маленьких хорьков. Дианте они не нравились. Она вообще не любила детей. Ей казалось, что дети дочери мачехи не ладят друг с другом, по причине наследственности; она это чувствовала, хотя и не понимала, что именно она чувствует. Ей было всего двенадцать лет; она сама еще была ребенком, хотя и довольно развитым для своего возраста.
Голос раздался снова. Дианта немного изменила положение тела, с наслаждением потянулась, нащупала что-то, висевшее у нее на шее под ситцевым платьем, но не сняла. "Дианта! Дианта!" - настойчиво звал голос.
Дианта лежала так же неподвижно, как лоза ежевики, змеей изогнувшаяся около нее. Затем она услышала, как хлопнула входная дверь и прислушалась. Она снова почувствовала предмет, висевший на ее шее. Странное выражение дерзости, страха и ликования появилось на ее лице. Вскоре она услышала пронзительные детские голоса, но продолжала лежать неподвижно, словно ее целиком поглотили тень и тишина.
Мимо пробежали две маленькие девочки в розовых платьицах; они почти коснулись ее своими башмачками, но не заметили ее.
Когда они убежали достаточно далеко, она осторожно перевела дух и снова ощутила на своей шее сокровище.
Спустя некоторое время она услышала мягкий топот множества копыт по земле, пронзительный собачий лай, звон колокольчика, рассеянные крики уставшего человека. Наемный работник гнал коров домой. До нее доносился запах свежего молока, дыхание, подслащенное клевером и луговыми травами. Внезапно о ее лицо потерся холодный нос: ее отыскала собака. Но собака была ее другом. Она погладила ее и мягко оттолкнула; собака поняла, что она хочет остаться незамеченной, и с лаем вернулась к стаду. Коровы прибавили шаг, мужчина что-то крикнул. Дианта почувствовала запах дорожной пыли, клубившейся над полем, подобно дыму. Она слышала, как дети бегут по дороге позади стада. Когда какая-нибудь из коров вдруг пускалась галопом, они принимались визжать от восторга. Потом стадо прошло, она услышала звон колокольчика на ферме.
Дианта вытащила то сокровище, которое висело у нее на шее, на старенькой голубой ленточке, протянула его по направлению к низко склонившемуся закатному солнцу, и чудесные красные, синие, фиолетовые, зеленые и оранжевые сполохи заплясали перед ее глазами по лугу. Это была призма, которую она стащила из самой лучшей лампы в гостиной, - из лампы, принадлежавшей ее матери, купленной ею на деньги, полученные за преподавание в школе, до замужества, и перенесенной ею, в качестве украшения, в новый дом.