На улицах деревни им не встретилось ни души, и у дверей дома Сайленс они расстались. Дэвид вошел бы, если бы она его пригласила, но девушка решительно заявила, что вечером ей нужно еще поработать, и пожелала ему спокойной ночи, не поцеловав, поскольку стеснялась ласк. Но сегодня вечером она неожиданно окликнула его, прежде чем он успел выйти на улицу.
- Дэвид, - позвала она, и он побежал назад.
- Что такое, Сайленс? - спросил он.
Она откинула одеяло, обвила руками его шею и, вся дрожа, прижалась к нему.
- Милая, - прошептал он, - что на тебя нашло?
- Ты знаешь... этот дом... он был сделан, как крепость, - произнесла она прерывающимся голосом. - И... в нем есть мушкеты и порох... придет капитан Моултон с сыновьями, и Джон Карсон тоже... они будут в нем. Я не боюсь... что придут индейцы. Помни, я не боюсь их прихода, и я здесь в совершенной безопасности, Дэвид.
Дэвид рассмеялся и похлопал ее по плечу.
- Да, я буду об этом помнить, Сайленс, - сказал он. - Но индейцы не придут.
- Помни, что я здесь в безопасности, и что я никого не боюсь, - повторила она. Потом, поцеловав его так, словно была его женой, она вошла в дом, а он ушел, недоумевая.
Тетушка Сайленс, вдова Юнис Бишоп, не подняла глаз, когда открылась дверь; она вязала, сидя у камина, выпрямившись и поджав губы. У нее было враждебное выражение лица, точно кто-то с ней спорил, и сейчас она выслушивала его доводы. Сайленс повесила одеяло на вешалку, с минуту постояла в нерешительности, а потом подышала на замерзшее окно и расчистила небольшое пространство, через которое можно было выглянуть наружу. Тетя бросила на нее быстрый, суровый взгляд, потом отвернулась и снова принялась вязать. Сайленс стояла, глядя в маленькое пятнышко на замерзшем стекле. Тетя снова посмотрела на нее, и заговорила.
- Думаю, если ты хочешь избежать сплетен, разгуливая по два часа, тебе было бы лучше найти себе занятие, - сказала она. - Пока ты не выйдешь замуж. Хорошая же из тебя выйдет домохозяйка...
- Иди сюда, быстрее! Быстрее! - воскликнула Сайленс.
Ее тетя вздрогнула, но не поднялась; она нахмурилась, но продолжала вязать.
- Я не могу позволить себе бездельничать, даже если это могут позволить себе другие, - сказала она. - У меня нет ни малейшего желания бегать к окнам и стоять там, разинув рот, как ты делала это весь день.
- Ах, тетя, прошу тебя, поспеши сюда, - сказала Сайленс, поворачивая к ней побледневшее лицо. - Здесь что-то не так.
По-прежнему хмурясь, вдова Бишоп поднялась и подошла к окну. Сайленс отодвинулась в сторону и указала на маленький прозрачный кружок посреди инея.
- Там, на севере, - тихо произнесла она.
Ее тетя поправила очки в роговой оправе и наклонила голову.
- Я ничего не вижу, - сказала она.
- Красное зарево на севере.
- Красное зарево на севере! Ты не в своем уме, на севере не может быть никакого красного сияния. В городе все спокойно. Отойди от окна и займись делом. Я не собираюсь торчать тут всю ночь. Я только зря оставила свое вязанье. Тебе лучше прясть, а не глазеть в окно, давая волю своему воображению, или бродить по деревне за Дэвидом Уолкоттом. Нечего сказать, хорошенькое поведение для скромной девушки, таскаться за молодыми людьми подобным образом.
Сайленс повернулась к тете, ее голубые глаза сверкнули; она вскинула голову, подобно королеве.
- Я не таскаюсь за молодыми людьми, - сказала она.
- Будто я не слышала голоса Дэвида Уоткотта у двери? Разве ты не ходила к миссис Шелдон, где он живет? Или это был не его голос?
- Да, это так, но я имела право пойти туда, и в этом нет ничего предосудительного, - сказала Сайленс.
- В мое время молодые девушки так не поступали, - возразила тетушка, - но теперь, должно быть, все изменилось. - Она вернулась на свое место, и спицы в ее руках застучали, словно шпаги во время дуэли.
Сайленс достала из угла прялку и принялась за работу. Колесо вращалось так быстро, что спицы казались вращающимися тенями; раздался звук, словно в комнату влетела пчела.
- Я сидела дома, а твой дядя ухаживал за мной, - продолжала вдова Юнис Бишоп тоном, словно задавала вопрос, требовавший ответа.
Но Сайленс не ответила. Она продолжала прясть. Тетя сердито посмотрела на нее.
- Я никогда не ходила к нему после наступления темноты, чтобы он провожал меня домой, - сказала она. - Думаю, мать заперла бы меня на чердаке и неделю кормила и поила там, если бы я осмелилась на что-нибудь подобное.
Сайленс ткала. Ее тетя запрокинула голову и снова взялась вязать, выставив вперед локти. Никто из них не произнес ни слова, пока часы не пробили девять. Вдова Бишоп свернула клубок и воткнула в него спицы.
- Пора гасить свечи, - сказала она, - я хорошо поработала и собираюсь отдохнуть. А те, кто бездельничал, не смогут наверстать упущенное, и только понапрасну будут жечь свечи.
Она распахнула дверь, ведущую в спальню, и в комнату ворвался порыв ледяного ветра. Она развязала черный капор, обрамлявший ее бледное лицо; показались седые волосы, собранные на макушке в тугой пучок. Сайленс поставила прялку на место и поворошила в очаге. Затем взяла свечу и поднялась по лестнице в свою комнату. Тетушка уже лежала в постели, ее лицо, обрамленное белыми оборками ночного чепца, утопало в ледяной пуховой подушке; она не пожелала племяннице спокойной ночи: не потому, что сердилась на нее, просто между ними это было не принято. В комнате Сайленс, под крышей, имелись два слуховых окна, выходивших на север. Поставив свечу на стол, она подышала на одно из них, как сделала это внизу, и выглянула наружу. Постояв несколько минут, она отвернулась и покачала головой. В комнате было очень холодно. Она распустила свои светлые волосы, ее пальцы начали краснеть; она сняла платок; потом замерла и нерешительно посмотрела на свою кровать с голубыми занавесками. Плотно сжав губы, надела чепчик. Присела на край кровати и стала ждать. Через некоторое время она стянула одеяло и закуталась в него. Ей стало чуточку теплее. Она задула свечу, к холоду прибавилась темнота. Ее нервы, казалось, были натянуты, как струны скрипки; мысли теребили их, производя ужасные звуки в ее голове. Она видела искры и вспышки в темноте, похожие на игру света в алмазе. Ее руки были крепко сжаты, но она не чувствовала ни рук, ни ног, - она вообще не чувствовала своего тела. Так она просидела до двух часов ночи. Когда часы в гостиной пробили час, она на мгновение вернулась к действительности. Как только часы пробили два, - серебристый звон еще звучал в ее ушах, - она увидела позади окон розовый отсвет. Снаружи раздался ужасный звук. Это было похоже на веселье диких зверей или демонов.