- Хочу вам сказать, - произнесла полная женщина, - что это прогулка пошла мне на пользу. Я давно хотела побывать на кладбище, но не смогла бы добраться сюда пешком. Я очень обязана вам, миссис Холмс.
Миссис Холмс изящным жестом отказалась от помощи, устроилась на переднем сиденье и взяла в руки поводья. Коляска покатила по дороге в деревню, мимо фермерских домиков и широких зеленых лугов, расцвеченных золотом одуванчиков. Они уже распустились, в отличие от лютиков.
Флора Данн, девушка, сидевшая на крыльце, мельком взглянула на женщин, когда те проезжали мимо, после чего вернулась к своему шитью.
- Кто это был, Флора? - спросила ее мать изнутри дома.
- Я не заметила, - рассеянно ответила девушка.
Как раз в это время маленькая девочка, встреченная женщинами, вышла с кладбища и пересекала улицу.
- Бедная маленькая Рэн, - раздался голос в гостиной.
- Да, - согласилась Флора. Через некоторое время она поднялась и вошла в дом. Когда она вошла в комнату, ее мать с тревогой взглянула на нее.
- У меня кончается терпение, Флора, - сказала она. - Ты выглядишь белой, как простыня. Ты заболеешь. Ты ведешь себя ужасно глупо.
Флора опустилась на стул и жалобно посмотрела на нее.
- Ничего не могу поделать, ничего, - пробормотала она. - Пожалуйста, мама, не ругай меня.
- Ругать тебя! Я не ругаю тебя, дитя мое, но в твоем поведении нет никакого смысла. Ты заболеешь; а ты - все, что у меня осталось. Я не могу допустить, чтобы с тобой что-нибудь случилось, Флора.
Внезапно миссис Данн всхлипнула и закрыла лицо ладонями.
- Я вижу, ты чувствуешь себя не намного лучше моего, мама, - сказала Флора.
- Я не беспокоюсь о себе, - сквозь слезы проговорила ее мать, - я беспокоюсь только о тебе. О Господи! Ах, дорогая, дорогая!
- Тебе не нужно беспокоиться обо мне. - Флора не плакала, но ее лицо заметно потемнело, подобно облаку. У нее были прекрасные волосы и очаровательный, мягкий цвет лица, но она не была красива, - черты были слишком резкими, и на лице застыл отпечаток беспокойства. Тот же отпечаток застыл на лице ее матери, хотя чертами оно отличалось от лица дочери. Это выглядело так, словно они обе прошли через какое-то испытание, оставившее у них одинаковые шрамы. Любой сразу же заметил бы это сходство, - между широким, тяжеловатым лицом миссис Данн и тонким, изящно очерченным лицом дочери, - сходство, которое всего лишь три месяца назад совершенно отсутствовало.
- Я вижу, тебе этого не хочется, - сказала ее мать. - Я не слепая.
- Не понимаю, что ты хочешь сказать.
- Понимаешь, и мне кажется, что я сама могла бы пойти в комнату и ночевать там, вместо тебя.
Девушка вдруг надрывно закричала.
- Я не собираюсь оставлять ее. Бедная маленькая Дженни! Бедная маленькая Дженни! Не нужно заставлять меня, мама, не нужно!
- Флора, нет!
- Я этого не сделаю! Не сделаю! Бедная маленькая Дженни! О Господи, Господи!
- Значит, это правда? Это действительно она? Она не хочет видеть меня, только тебя? Разве ее мать не может побыть с ней?
- Я не собираюсь оставлять ее. И не буду! Не буду!
Внезапно, по всей видимости, при виде чужого страдания, на миссис Данн снизошло спокойствие.
- Флора, - произнесла она с печальной торжественностью, - ты не должна так поступать, это неправильно. Ты не должна так страдать только потому, что считаешь это своим долгом.
- Мама, но ведь ты не думаешь...
- Я не знаю, что и подумать, Флора. - В это время где-то в задней части дома хлопнула дверь. - Это отец, - сказала миссис Данн, вставая, - а огонь еще не разведен.
Флора тоже встала и принялась помогать матери с ужином. Они обе внезапно успокоились; их глаза были красными, но губы не дрожали. Они взяли себя в руки, они были решительно настроены справиться со своим горем. Приготовили ужин и чай для мистера Данна и двух его помощников, а затем, убрав все со стола, удалились в переднюю комнату и принялись за рукоделье. Мистер Данн тоже пришел туда с газетой. Миссис Данн и Флора усердно занимались своей работой, не отрывая глаз от шитья. В соседней комнате стояли высокие часы, громко отсчитывавшие минуты, иногда принимавшиеся отбивать время. Когда они пробили девять, миссис Данн и Флора обменялись быстрыми взглядами; девушка была бледна, ее глаза расширились. Она начала складывать свое рукоделье. Внезапно раздался низкий полукрик-полустон, откуда-то из комнаты наверху.
- Это оно! - воскликнула Флора.
Схватив лампу, она побежала наверх. Миссис Данн последовала за ней, мимо мужа, дремавшего возле двери.
- Что случилось? - сонно спросил он и схватил ее за платье.
- Ты слышал это? Разве ты ничего не слышал?
Муж отпустил ее платье.
- Я ничего не слышал, сказал он.
- Так слушай!
Но крик прекратился. Можно было услышать, как наверху двигается Флора, - и это все. Через мгновение миссис Данн поднялась по лестнице наверх. Муж сидел и смотрел ей вслед.
- Это все глупости, - пробормотал он себе под нос.
Вскоре он снова задремал, и его лицо, с рассеянной улыбкой, наклонилось вперед. Лишенный воображения, он впервые прервал свой вечерний сон за последние три месяца, а еще пребывал в легком недоумении. Его жизнь была простой и понятной; призракам в ней места не было. Он знал, что его дочь Дженни умерла и попала на небеса; он не мог слышать ее призрачные стоны в маленькой комнате наверху, тем более, верить в то, что это стонет она.
Когда его жена спустилась вниз, она взглянула на него, спящего, с горьким чувством. Ее словно окутал ледяной ветер одиночества. Ее дочь была единственной, к кому она могла обратиться за сочувствием и пониманием в сложившейся ситуации. Она предпочла бы, чтобы дочь повела себя иначе; она предпочла бы слышать в одиночестве эти жуткие крики, ибо сходила с ума, беспокоясь о Флоре. Девушка никогда не отличалась крепким здоровьем. И выглядела болезненной, когда спустилась вниз на следующее утро.