Конечно, за подобными угрозами ничего не стояло, хотя Ариана не могла этого знать. Он никогда не поднял бы руку на женщину, тем более на собственную жену, но надеялся: страх развяжет ей язык. Увидев, что лицо ее сделалось белым как мел, а плечи поникли, Лион понял: он добился своего. Но ему еще только предстояло узнать всю степень ее мужества.
– Бейте меня, если желаете, милорд, но я не стану клясться вам в верности. Повторяю, эта записка для меня загадка. Я не знаю, что это значит.
Грубые черты лица Лиона исказились от сдерживаемого гнева. Дерзость Арианы выходила за всяческие границы. Десять ударов кнутом могут сломить даже самого стойкого мужчину, а для такой хрупкой женщины, как она, это верная смерть, и все же она была готова скорее принять наказание, чем предать своего возможного английского любовника или присягнуть на верность мужу нормандцу. Лиона охватила такая злость, что он понял: если сейчас же не уйти из этой комнаты, угроза может перестать быть пустыми словами. Будь проклята Ариана за ее упрямство!
– Быть может, вам нужно время, чтобы подумать о вашем наказании, – сказал он, когда буря в душе улеглась настолько, что он смог связно изъясняться. Разве она не понимала: он с гораздо большим удовольствием исследовал бы ее прекрасное тело руками и губами, чем портил бы его кнутом. – Я вас оставлю и вернусь позже за ответом. А вы пока подумайте, что выбрать.
Ариана, почти не дыша, ожидала, пока Лион уйдет. Тело ее оцепенело, разум наполнился неизъяснимым ужасом. Она выдерживала побои настоятельницы, но подозревала, что это детские игры по сравнению с болью, которую может причинить удар сыромятным кнутом, когда им орудует рука такого сильного и вспыльчивого человека, как Лион. Есть ли у нее выбор? Если рассказать Лиону о яде, последует наказание еще более суровое. Возможно, даже смертная казнь. Хвала Господу, что он не нашел спрятанный пузырек. Вдруг Ариана поняла: Лион не ушел, а продолжает глядеть на нее.
– Что… Что еще, милорд?
Он ничего не ответил, лишь смотрел на нее голубыми глазами, в которых разгорался огонь. Когда его рука потянулась к ней, она ахнула и отшатнулась, но он поймал ее за локоть и резко рванул к себе.
– Вы околдовали меня, Ариана. Какие заклятия вы на меня наложили? Вы заслуживаете порки, но вместо этого меня тянет попробовать на вкус ваши уста, завладеть вашим соблазнительным телом.
Его губы обрушились на нее. Нет, поцелуй его не был нежным, отнюдь, он был злым, наказывающим, но за гневом Ариана чувствовала мягкость, желание не только взять, но и дать. Ей ничего не оставалось делать, кроме как сдаться перед его напором, когда его жадный язык раздвинул ее губы. Лион знал, что не должен был прикасаться к ней, пока гнев не утихнет, но ничего не мог с собой поделать. Ариана заставляла его терять голову. Доводила до безумия.
Ноги Арианы подкосились, и ей пришлось схватиться за него, чтобы не упасть. Лион ответил тем, что поднял ее и отнес на кровать. Раздеваться или раздевать ее он не стал. Просто задрал ее сорочку и сюрко до пояса, опустил до колен свои штаны и повалился на нее. Она почувствовала, что руки его прикоснулись к самым сокровенным частям ее тела, стали делать все те вещи, которые заставляли ее сходить с ума от желания. Она вскрикнула, попыталась увернуться от его горячего жезла. Уж лучше порка, чем чувствовать его мужскую власть над ее телом.
Он вошел в нее, сильно и глубоко. Так сильно, что разрядка должна была последовать через несколько секунд. Гнев довел его до этого, лишил воли и заставил изменить свое решение. Любовь не должна была становиться орудием наказания. Боже, помоги ему, ибо сам себе он помочь не в силах. Немая мольба как будто немного успокоила его, потому что губы его смягчились, а руки стали двигаться ласковее. Но было поздно. Он чувствовал, что тело его уже начало выделять требующий выхода жизненный сок, и понимал: Ариана удовольствия не получает.
Ариана заставила себя терпеть, пока его бедра бились в нее, а рот терзал ее губы. И слабым утешением было то, что он никогда не узнает, как отчаянно ей хотелось ответить, как, благодаря ему, ее тело чудесным образом оживало. А потом она почувствовала, как он на миг замер, услышала его вскрик и поняла: сопротивляться поздно. Он наказал ее тело самым унизительным способом, хоть и не это было его целью. Оставаться неудовлетворенной и жаждущей было почти так же мучительно, как выдержать порку кнутом.
Как же она ненавидела нормандского выродка!