Однажды они очутились на берегу реки.
Запинаясь, Джасина рассказывала, как солнечные блики мерцают на воде и снежно-белом оперении лебедей. Она не могла пересилить себя и спросить графа, помнит ли он шляпку, которая плыла по волнам много лет назад. Граф уловил дрожь в ее голосе.
— Здесь есть что-то, чего вы не хотите описывать? — спросил он.
— Нет… ничего, милорд, — отозвалась девушка.
— Вы не должны скрывать от меня ничего неприятного, — сказал граф. — Вы видите тушу животного или перья птицы? Какие-нибудь следы браконьерства?
— Нет, милорд.
— Тогда что вас так взволновало? — упорствовал граф.
Джасина понурила голову.
— Просто… я вижу… кое-что из прошлого.
— Кое-что из прошлого?
— На реке.
Граф выглядел сбитым с толку.
— Что же это?
— Шляпка, милорд.
«Ну вот, — подумала Джасина. — Проговорилась. Теперь он может потешаться, что я помнила это десять лет».
Граф не рассмеялся, хотя едва заметная улыбка все-таки коснулась его губ.
— Шляпка? — повторил он. — Шляпка с голубой ленточкой, которая плыла следом по воде? Самая лучшая шляпка?
Джасина ахнула.
— Вы… не забыли, милорд?
— Я помню тот случай и отважную маленькую девочку, — сказал граф. — Какой же я дурак, что забыл ее имя и то, что ее отец доктор! Пожалуйста, простите меня. За годы, прошедшие с тех пор, случилось много того, что стерло даже самые приятные воспоминания.
Он смолк и протянул к девушке руки. Нежно обняв Джасину за плечи, граф повернул ее к себе, как будто мог посмотреть ей в глаза. Его, пусть и невидящий, взгляд буквально впился в лицо Джасины.
— Теперь память поможет мне дорисовать ваши черты к вашему голосу, — прошептал он.
— Я очень… изменилась, милорд, — сказала Джасина.
— Что? — рассмеялся граф. — Разве у вас не те же зеленые глаза и золотистые с рыжинкой волосы?
— Д-да, милорд. Но тогда я была ребенком. Теперь я… женщина.
Граф резко, будто его ошпарили, убрал руки с ее плеч.
— Разумеется, — сказал он. — Теперь вы женщина. Пойдемте, пора возвращаться в замок.
Лебеди наблюдали из камышей, как Джасина уводит графа прочь.
Следующим утром погода изменилась. Копыта лошадей, которые везли Джасину в замок, утопали в огромных лужах. Джаррольд бросился к экипажу с зонтиком, чтобы укрыть девушку от дождя, пока она будет подниматься в замок.
Газета этим утром сообщила о вспышке холеры в Эдинбурге. Граф встревожился. Его собственные родители умерли от тифа, когда он был маленьким, и потом, в Индии, он наблюдал, как выкашивают людей подобные болезни.
— На моей памяти в Рувенсфорде не было ни тифа, ни холеры, — сказала ему Джасина.
— Дай Бог, чтобы и впредь не было, — ответил граф.
Он стал расспрашивать Джасину о местных семьях, о тех, кто жил на его земле.
Сопровождая отца, девушка со многими из них познакомилась. Она рассказывала графу об их жизни и бедах. Хьюго был поражен, насколько искренне Джасина сопереживает людям, которым в жизни повезло меньше, чем ей.
Граф начинал все больше и больше доверять Джасине.
Он никогда не говорил о том, что ему пришлось пережить во время восстания, но описывал другие аспекты жизни в Индии. Девушке нравилось слушать о природе далекой страны и обычаях ее народа.
— Мужчины смуглые и красивые, — говорил он. — Женщины одеваются в яркие ткани и похожи на экзотических птиц.
Джасина ощутила укол ревности. Граф наслаждался красотой тех женщин, а ею, Джасиной, никогда уже полюбоваться не сможет.
Она подумала об английских женщинах, следовавших за полком.
Как будто прочитав ее мысли, граф продолжал:
— Наш круг общения по большей части ограничивался женами, дочерьми и сестрами офицеров полка. С ними мы танцевали на балах и сидели за ужинами. Я вел там довольно уединенную жизнь. В особенности после того, как обручился с Фелицией.
Это признание в верности женщине, с которой граф был едва знаком, да и то лишь по письмам, встревожило Джасину. Должно быть, Фелиция имеет над мужчинами какую-то необыкновенную власть, если она так запала в души и старого, и молодого графов.
Ей, Джасине, о такой власти не приходится даже мечтать.
В последнее время доктор Карлтон с головой ушел в работу. Особенно с тех пор, как получил письмо от друга, который был профессором эпидемиологии в Эдинбурге. Если он не навещал пациентов, то закрывался у себя в кабинете и штудировал медицинские трактаты. Он больше не ходил к графу ужинать.
Джасина удивилась, когда однажды утром отец надел плащ и сел рядом с ней в экипаж, который приехал, чтобы отвезти ее в замок.
— Мне нужно поговорить с графом, — вот все, что он сказал дочери.
Когда они вошли в библиотеку, в камине весело потрескивали дрова. Граф удивился, увидев, что вместе с Джасиной приехал ее отец. Он вежливо предложил обоим присесть.
— Простите, что явился утром и без приглашения, — сказал доктор, — но меня привела к вам крайняя нужда.
Джасина поднялась.
— Хочешь поговорить с графом наедине, папа?
— Нет, нет, — сказал доктор. — То, о чем я пришел побеседовать, касается тебя.
— Меня, папа?!
Джасина вновь опустилась на стул. Ее охватило легкое беспокойство.
Доктор Карлтон вытер лоб платком.
— Вы, несомненно, слышали о вспышке холеры в Эдинбурге? — обратился он к графу.
— Да, — ответил граф, — и меня утешает факт, что это случилось далеко за границей Англии.
— О, у меня нет опасений, что эпидемия распространится на юг, — сказал доктор. — Однако меня очень интересуют подобные заболевания. Мне написал мой бывший учитель, профессор Эдинбургского университета. Он будет весьма благодарен, если я помогу ему притушить эту вспышку, и я склонен согласиться. Беспокоит меня только Джасина.
— Но, папа, — воскликнула девушка, — я должна ехать с тобой!
Как ни приятно было Джасине проводить время с графом, она искренне считала, что ее долг помогать отцу. Услышав слова девушки, граф как-то странно изменился в лице и отвернулся к огню.
Доктор Карлтон покачал головой.
— Нет, Джасина. Я не могу подвергать тебя такой опасности.
— Но, папа…
Доктор был непреклонен.
— Не надо меня уговаривать, — сказал он. — Я не хочу, чтобы ты ехала со мной, равно как не хочу, чтобы ты оставалась дома одна.
Граф отвернулся от камина и стал прислушиваться к разговору.
Доктор продолжал:
— Сейчас я пришел в замок, чтобы попросить графа взять тебя под свою защиту, пока я буду в отъезде.
— Ты хочешь, чтобы я осталась здесь… в замке? — запинаясь, проговорила Джасина.
— Если граф даст на то согласие, — ответил ее отец.
Граф чуть не вскочил на ноги.
— Разумеется, я согласен. Превосходная идея. Я… то есть Сара… будет рада возможности чаше видеть вашу дочь.
Джасина отвернулась. Она не могла скрыть разочарования, услышав от графа, что обрадуется Сара,а не он.
Доктор и граф пожали друг другу руки.
— Поезжайте со спокойной душой, мы приложим все силы, чтобы ваша дочь чувствовала себя здесь как дома, — улыбнулся граф.
— Я бесконечно благодарен вам за помощь, — сказал доктор.
Так и решили: Джасина остается в замке Рувен в качестве гостьи, пока доктор не вернется из Эдинбурга. Девушка провожала отца с тяжелым сердцем. Она волновалась за него и уже скучала. В то же время Джасина не могла не радоваться своей новой жизни в замке.
Ее спальня находилась в одной из башен. Кровать была с балдахином из розового шелка. Джасина никогда не жила в такой роскоши, и никогда ее такие баловали. Нэнси каждое утро разжигала камин и открывала занавеси, а потом приносила Джасине горячего шоколада со сдобным печеньем. Пока девушка завтракала, Нэнси наполняла горячей водой ванну, стоявшую в углу комнаты за перегородкой из слоновой кости.