— Не надо! — Она прижала пальцы к его губам. — Не надо говорить об этом! И ты прав. Если нам суждено умереть, я хочу умереть твоей женой! — Она не добавила еще одну фразу: что если ей суждено стать жертвой Уорбрика, то лучше быть женщиной, а не девушкой. Она все еще надеялась, что Уорбрик начнет торговаться, требуя от нее покорности в обмен на жизнь Фицроджера. И она готова была заплатить любую цену, хотя не представляла, как будет жить с этим грузом дальше.
Его лицо посветлело, как будто не было в помине Уорбрика с его угрозами.
— Тогда мне придется снять латы, хотя это может оказаться глупым поступком.
— Как по-твоему, сколько у нас времени? — нервно спросила она. Она хотела этого не меньше, чем Фицроджер, но все же эта идея казалась ей безумной.
— Вполне достаточно. До вечера еще несколько часов. — Он посмотрел на нее и улыбнулся: — Будем надеяться, что им не придет в голову нас покормить!
Поразительно, но эта простая шутка развеселила ее. От смеха ей стало гораздо легче.
— Мне раздеться? — Она уже начала расстегивать пояс.
— Нет. Не хватало еще оказаться перед ними голыми. — А потом добавил: — Разве что ты могла бы снять тунику.
Она скинула тунику и осталась в платье и нижней рубашке.
— Но…
— Мы справимся, Рыжик. Конечно, я желал бы тебе не этого, но ты можешь не сомневаться, что все получится. Я обещаю. — Он помолчал. — Может быть, однажды я все же смогу любить тебя так, как мне хочется.
Она знала, что он сам не верит в эти слова.
Она посмаковала слово «любить», но для него это было всего лишь слово, обозначающее акт соития, а не чувство. Возможно, в данной ситуации это даже и к лучшему.
Любовь сделала бы его слабым.
Она помогла ему снять латы и убедилась, что рана хотя и кровоточит, но совсем чуть-чуть. Остальные царапины уже подсохли. Он был так здоров и силен, что у нее не укладывалось в голове, как он вообще может погибнуть…
Она положила ладонь ему на грудь, черпая новые силы в его стойкости, чувствуя, как ровно и мощно бьется его сердце. Пока они оба живы, они будут наслаждаться тем, что отпущено им судьбой.
— Что я должна делать?
Он отвел ее к задней стене пещеры — примерно в двадцати футах от входа.
— Я давно понял, что тебе лучше всего быть сверху. — С этими словами он опустился на пол и уложил ее на себя.
— Что? Почему? — Она чувствовала себя ужасно неловко.
— А почему бы и нет? — ласково прошептал он, целуя ее.
И все исчезло: душная влага, сумерки, часовые у входа, смертельная опасность. Осталось лишь твердое тело Фицроджера, распростертое под ней, и его губы — мягкие и податливые под ее губами. Она жадно ответила на его поцелуй, а когда он поцеловал ее в шею, выгнулась всем телом и почувствовала, как его копье упирается ей в ногу.
— Уже? — прошептала она.
— Нет еще, моя ненасытная амазонка!
Под зачарованным взглядом Имоджин он опустил ворот ее платья так, чтобы обнажились розовые бутоны сосков.
— Они прекраснее любого сокровища, — прошептал Фицроджер, привлекая ее к себе. Он взял в рот один сосок, затем другой, и она вскрикнула от наслаждения и вцепилась в его плечи. — Тише, — со смехом прошептал он. — Ты очень горячая партнерша, но если мы будем слишком шуметь, им захочется прийти и посмотреть, чем мы занимаемся!
Она поняла, что это не шутка.
— Чего вы там возитесь? — крикнул один из часовых, заслоняя просвет у входа в пещеру.
— Мы просто беседуем, — ответил Фицроджер с едва заметной запинкой. — Это запрещено?
— Эй ты, баба! — окликнул солдат. — Ты цела?
— Да! — крикнула Имоджин, подавив нервный смешок.
— Тогда не молчи! Не хватало еще, чтобы он перегрыз тебе глотку, когда я на страже!
— Что? — опешила она, но часовой уже отошел в сторону.
— Ты же не глухая, — хмыкнул Фицроджер, и она могла поклясться, что его забавляет этот разговор. — Не молчи, а не то он вернется, чтобы проверить, жива ты или нет.
— Господи прости и помилуй! — вырвалось у нее. Она никак не могла собраться с мыслями: как говорить, о чем?
Все мысли поглотили его губы, его горячее тело. — Я не могу!
— Я верю в твои способности. Ты сможешь. — Он провел языком по ее соску, и она вздрогнула от возбуждения.
— Мне кажется, — в отчаянии заговорила она, — что стены в зале следует покрасить в разные цвета.
Фицроджер тихонько засмеялся.
— К примеру, розовый или желтый очень подойдет. Что-нибудь яркое… Ох, Боже милостивый… Цветы! И в Кливе тоже.