Он пошевелился, устраиваясь поудобнее, и снова заговорил:
— Мое детство нельзя было назвать безоблачным, но дома и в монастыре я был сыт и более-менее ухожен. А каменный мешок… Я как будто в один миг попал в настоящий ад.
Они бросили меня на глубину десяти футов, так что я весь покрылся синяками и ссадинами. Это был простой колодец, в котором я не мог даже вытянуть руку на всю длину. На полу чавкала зловонная жижа. Вскоре она стала еще зловоннее из-за моих испражнений. Я был уверен, что задохнусь от этого запаха, но этого не произошло. Тьма была кромешной, и хотя умом я понимал, что люк где-то очень высоко, мне казалось, что он опускается на меня, чтобы раздавить…
Его передернуло. Имоджин погладила его по щеке, не зная, что сказать.
— Я плакал. Я кричал. Я молил о пощаде. Я совсем не был храбрым.
— Тебе было всего тринадцать лет, — постаралась она утешить его. — В этом возрасте я устраивала истерику из-за простой царапины на пальце.
— И все же в четырнадцать лет, когда ты сломала руку и тебе вправляли кости, ты даже не охнула.
— Откуда ты знаешь? — удивилась она.
— Я захотел узнать о тебе все, — ответил Фицроджер, проведя пальцем по ее подбородку.
Она не знала, как к этому относиться. Какую цель он преследовал?
— Рука болела так, что от истерики все равно не было никакого проку, — призналась она. — Тебе это понятно?
— Да, и вдобавок ты знала, что тебе стараются помочь. А я знал, что Роджер желает мне смерти.
— Как же тебе удалось выжить?
— Его слуги решили меня подкормить. — Он передернул плечами. — Они все ненавидели Роджера и Хью, а один малый говорил мне потом, что я похож на отца, а значит, его родной сын. Трудно сказать, что ими двигало. Освободить меня они не отважились, но стали приносить еду.
— Святой Иисус! И сколько же ты там просидел?
— Вечность. Я потерял чувство времени, и только потом прикинул, что прошло около месяца. Однажды Роджер решил съездить в Лондон. Тогда они вытащили меня из мешка, а вместо меня кинули туда скелет свиньи, чтобы обмануть Роджера, если он потрудится взглянуть, что со мной стало. Насколько мне известно, ему даже в голову это не пришло. — Она почувствовала, как он пошевелился под ней, прежде чем добавить: — Кости все еще лежат на дне этого мешка. Я сам видел их пару месяцев назад.
Столь откровенная жестокость потрясла Имоджин до глубины души.
— Он ни разу не вспомнил о сыне, которого обрек на такую жуткую смерть? И даже не взглянул на его останки? Ведь он не мог не понимать, что ты действительно его сын!
— Кто знает, что было у него на уме? Позднее я иногда мечтал о том, что силой заставлю его признаться… — Он глубоко, прерывисто вздохнул.
— Что ты сделал, когда освободился? Вернулся домой?
— Нет. Там меня не ждало ничего хорошего. Я решил стать воином.
— Но это не так-то просто. — Имоджин подняла голову, чтобы заглянуть ему в лицо.
— Да, но у меня была цель. Вряд ли тогда я смог бы описать ее словами, — грустно добавил он. — Но я инстинктивно понимал, что обязан стать сильным и ловким, чтобы отомстить Роджеру. Ну и, конечно, никогда больше не попадать в лапы к такому зверю.
Мысли об их нынешней ситуации зашевелились у нее в голове, как клубок ядовитых змей.
— Окружающие считали меня сумасшедшим, — произнес он со вздохом, — и смеялись над моими мечтами.
— Но ты не смеялся над моими, — заметила она.
— Я хорошо знаю, какой силой обладают мечты. — Он задумчиво играл прядью ее волос.
— Но как тебе удалось стать рыцарем без денег и без покровителей?
— Удача. Я наткнулся на отряд наемников. Одному из них требовался слуга. Я следил за их тренировками, а потом пытался все повторять. Вскоре стало ясно, что у меня слишком хрупкий скелет и оттого я слишком слаб. Тогда моей главной целью стало нарастить мышцы. Арно, капитан наемников, заметил мое упорство и даже подбадривал меня, когда бывал в хорошем настроении. В один прекрасный день он позволил мне тренироваться вместе с его солдатами, пока я не взял верх над его любимцем.
— И тогда ему стало ясно, что он вырастил самого великого воина нашей эпохи! — заключила Имоджин с улыбкой.
— И тогда ему стало ясно, что я ранил одного из самых сильных его солдат, — уточнил Фицроджер с горькой гримасой. — Он меня высек.
— Что? Но это же нечестно!
— Как это ни странно, Рыжик, жизнь вообще нечестная штука!