— Тебя будут судить, — продолжал Генрих, — по обвинению в нападении на двух моих вассалов. Один из них — твой муж и господин, на которого ты напала, другой — лорд Уорбрик, убитый по твоему приказу. Что ты на это скажешь?
Имоджин перепугалась до смерти. Она никогда даже не думала, что ее поступки можно истолковать как нападение на вассалов короля, то есть как бунт против самого Генриха. От ужаса у нее подгибались колени, но она постаралась держаться достойно.
— Я признаю оба эти действия, мой государь, хотя ни одно из них не было направлено против вашего величества.
Столь откровенное признание породило в зале недовольный ропот. Позднее Имоджин стало ясно, что она поступила бы гораздо умнее, не пытаясь сохранить мужество, а попросту лишившись чувств. На худой конец сгодились бы даже истерика и мольбы о пощаде. Она могла бы оправдаться тем, что обезумела от страха и не соображала, что делает…
Она украдкой покосилась на мужа, но лицо его оставалось непроницаемым. Однако он волновался: она поняла это по тому, как он крутил на пальце свое кольцо.
— Женщина, есть ли у тебя оправдания этим поступкам? — в гневе вопросил король.
Интересно, он что, собирается подвергнуть ее публичной порке? Если так, могли бы предупредить об этом заранее и не устраивать дурацкий спектакль.
Имоджин не спешила с ответом, она тщательно обдумывала каждое слово, поскольку понимала, что речь идет не только о ее судьбе, но и о будущем Фицроджера. Несмотря на его внешнее безразличие, она всей душой, всем сердцем ощущала, что ее муж не позволит учинить над ней жестокую расправу.
— Ваше величество, — заговорила она наконец. — В качестве хозяйки Кэррисфорда я исполняла свой долг, поскольку имела право требовать возмездия. Лорд Уорбрик предательски напал на мой замок, убил моих подданных и моих родных, разорил мой дом и мои земли и покушался на мою честь и на мою жизнь. Будучи всего лишь слабой женщиной, я не могла вызвать его на поединок и использовала своих солдат в качестве доверенных лиц, как позволено по закону.
— Ты использовала не своих солдат, леди Имоджин! Это были солдаты твоего мужа!
Имоджин обдумывала ответ, когда заговорил Фицроджер.
— С вашего позволения, сир, это не совсем так. Согласно брачному контракту, засвидетельствованному вами в этом самом зале, моя жена стала сюзереном Кэррисфорда, а мои люди — ее людьми.
Снова поднялся шум, но никто не пытался это оспорить. Имоджин не могла поверить, что Фицроджер открыто выступил в ее защиту. Она не смела поднять на него глаза.
— Итак, — продолжал Генрих, барабаня унизанными перстнями пальцами по столу, — вопрос заключается в том, имела ли право Имоджин из Кэррисфорда в качестве хозяйки замка лично судить лорда Уорбрика за его злодеяния, или ее долг состоял в том, чтобы захватить его и доставить нам?
Имоджин надеялась, что хотя бы двое мужчин в этом зале поддержат ее перед королем, но все молчали. Генрих явно начинал терять терпение.
— Ну, женщина? — рявкнул он.
— Милорд Фицроджер считал, что имеет право суда, ваше величество, и так же считала я.
А вот теперь можно было не сомневаться, что гомон в зале выражает недовольство ее дерзостью. Имоджин постепенно склонялась к тому, что отец Вулфган был прав: Фицроджеру следовало сразу подвергнуть ее публичному наказанию, чтобы избежать этого допроса. Уж лучше порка, чем суд короля.
— Но твой муж предложил лорду Уорбрику поединок чести! — возразил Генрих. — Тогда как ты не оставила врагу ни единого шанса!
Имоджин с гордостью ответила:
— Сир, если бы не тяжелые раны, искусство моего мужа все равно не оставило бы лорду Уорбрику ни единого шанса! — Слишком поздно она сообразила, что столь дерзкий ответ только ухудшил ее положение. Во взгляде Генриха сверкала ярость.
— Разве тебе не известно, женщина, что исход поединка чести находится в руках Господа? И даже слабейший может одержать верх над сильнейшим, если это будет Ему угодно!
Перед ней словно распахнулась дверь навстречу яркому солнечному свету, и хотя Имоджин не сразу набралась духу, чтобы шагнуть туда, искушение было слишком велико. Она глубоко вздохнула.
— Тогда не может быть сомнений, сир, что Всевышний был на моей стороне!
И снова собравшиеся в зале бароны загомонили, но уже не так сердито. Имоджин показалось, что кое-где даже раздались смешки — но скорее всего ей показалось. Однако ей стало ясно, что ни один из баронов не станет оспаривать ее право на суд над своим обидчиком. Ведь тем самым они бы ослабили собственные позиции в сходной ситуации. Эти люди скорее поддержат ее, чем короля.