— Честно говоря, я не слишком обременяла себя размышлениями, когда приказала казнить Уорбрика. Я гораздо больше боялась, что ты откажешься от меня за то, что я подняла на тебя руку.
— Я никогда бы этого не сделал, Имоджин, — торжественно произнес он.
В его словах не прозвучало ни капли тепла, но все равно на сердце у нее потеплело. Впрочем, когда он оттает, еще неизвестно, какие чувства одержат верх. Одно было ясно: он ее простил…
Имоджин осмелела настолько, что присела на край кровати и положила возле себя крест. До сих пор она прижимала его к груди, как последний оплот против зла.
— Спасибо тебе, что не оставил меня наедине со всеми этими проблемами.
— А что еще я должен был сделать? Ты же моя жена. — Но по-прежнему ни о какой нежности не было и речи.
Имоджин чуть не разрыдалась. Неужели это все, что ей осталось, — тщательно отмеренная доля сочувствия? Неужели они больше никогда не будут так же близки, как в тот ужасный день в пещере?
— Так или иначе, — заметил он, — но твоя сообразительность помогла тебе избежать гораздо более горькой участи. — У него вырвался глухой стон. — Господи, у меня сердце чуть не выскочило из груди, когда ты обратила против Генриха его собственные слова!
— Разве это было так опасно? Но мне ничего больше не пришло в голову. Я едва соображала от страха.
— Имоджин, неужели ты не знала, что я не позволил бы тебе страдать по-настоящему? — Она уже готова была подумать, что ему действительно больно.
— Конечно, я это знала! — заверила она. — И потому боялась еще сильнее.
— Черт бы тебя побрал, Рыжик! — взорвался он. — Когда ты наконец поймешь, что не должна меня защищать! Это я должен быть твоим защитником!
При звуках этого смешного прозвища сердце ее запело от счастья, а с непослушных уст слетело:
— Я ничего не могу поделать с собой, Фицроджер. Я люблю тебя.
Он замер, как будто снова получил булыжником по голове.
— Скажи мне одну вещь, — вкрадчиво начала она, когда он поднял взгляд, все еще непроницаемый, — ты считаешь, что я должна была позволить тебе драться с Уорбриком?
— Пойми меня правильно, Имоджин. Если бы ты оказалась под рукой в первые минуты, когда гнев был слишком силен, ты бы десять раз пожалела о своем поступке.
— Ты не зря предупреждал меня, чтобы я держалась от тебя подальше в подобные минуты.
— Ты хоть отдаешь себе отчет в том, что вся эта свора в зале только и ждала от меня, что я изобью тебя до смерти? — спросил он, медленно качая головой.
— Да. А еще я отдаю себе отчет в том, что ты избегаешь ответа на мой вопрос.
Он снова покачал головой, но ответил:
— В тот момент ты хорошо сделала, что не позволила мне драться с Уорбриком. — Но прежде, чем она успела ответить, он добавил: — Только не вздумай снова учинить что-нибудь в этом роде!
— Это звучит не очень-то обнадеживающе.
— Возможно. Но отныне и впредь изволь вести себя сообразно своему полу и положению в обществе.
— Лучше тебе сразу отправить меня в монастырь, — со вздохом произнесла Имоджин. — Я пришла к выводу, что больше не смогу корчить из себя покорную, бессловесную жену. Во мне как будто что-то сломалось. Что-то такое, что нельзя восстановить.
Он коротко рассмеялся. Когда она подняла на него удивленный взгляд, он пояснил:
— Что-то я не припомню, чтобы ты хоть немного походила на покорную, бессловесную жену, Имоджин!
— Я была именно такой, пока не началось все это, — горячо заверила она. — И пока я не узнала тебя. — Теперь ей и самой было странно думать, что было такое время, когда она его не знала.
— Вот как? Значит, твой отец лучше меня умел управляться с твоим характером. — Он снова прошелся по комнате, пинком отшвырнув с дороги кнут. — Значит, — спросил он наконец, — ты даже притворяться не сможешь? За исключением самых тяжелых ситуаций, когда речь идет о жизни и смерти?
— Притворяться я смогу, — пообещала она, недовольно морщась.
— На людях, — добавил он.
— Конечно. — Она окончательно смутилась.
Он улыбнулся. Наконец-то она увидела его улыбку!
— Потому что наедине мне больше нравится иметь дело с очень честной и непокорной амазонкой!
Имоджин почувствовала, как в глазах вскипели слезы радости, и не пыталась их скрывать. Робко, но с надеждой она протянула ему руку. Он подошел и поднес ее к губам. Но стоило ему оказаться рядом и скинуть с ее головы вуаль, как она вспомнила о своем ужасном виде.