Он расправил и натянул черную маску, проверил, не выбиваются ли пряди волос.
— Я никогда еще не участвовал в таком дурацком преступлении… — начал Саймон — и поперхнулся словами.
Желтые глаза Эмми в прорезях маски мгновенно потемнели, стали одного цвета с покрывающей лицо эластичной тканью. Кто же он тогда?.. Киборг?.. Саймон содрогнулся: киборги всегда внушали ему оторопь.
Не обращая на него внимания, Медо подошел к крайней двери, погладил Топаза, тихо произнес: «Ты подождешь меня здесь» и вошел в комнату. Створки мягко сомкнулись.
Саймон тоже подполз к двери. Послушать их разговор… Главное — держаться в сторонке от робота с клеткой, чтобы Топаз не укусил.
Вскоре Клисс уныло скривился — и увидел, как скривилось в темной зеркальной поверхности его нечеткое, карикатурное, несчастное отражение. Ага, конечно… Эмми — благородный герой: он спас девчонку от прикинувшегося Умазайкой преступника, который собирался ее похитить, чтобы получить выкуп (миллион кредиток). Пусть Ивена не плачет, новый друг не отдаст ее этому бандиту.
«Мерзавец!» — прошептал Саймон. Ему хотелось вскочить, забарабанить кулаками в дверь и выкрикнуть правду… но тогда Медо опять изобьет его. Боль в солнечном сплетении до сих пор не утихла, и тошнота не прошла. Саймон сгорбился, прислонился виском к прохладной дверной раме. Он всю жизнь был жертвой наветов.
Медо (этот проходимец так и не представился — мол, будет лучше, если он пока не скажет, как его зовут) сообщил девчонке, что он друг ее друзей, назвал имена — Ольга, Тина, Ли, Поль, Джеральд, якобы он их всех хорошо знает. Ивена перестала хныкать.
— Что с тобой? — спросил вдруг Эмми.
— У меня заболела голова. Так сильно, резко…
— А сейчас болит?
— Уже прошло. Ой, опять…
— У тебя когда-нибудь раньше бывали такие боли?
— Нет… — испуганно ответила Ивена.
— Ничего страшного, — Эмми почему-то засмеялся. — Больше не заболит. Твой браслетик — работа Тлемлелха?
— Откуда вы знаете? Я же вам не говорила…
— Это сразу видно, по стилю.
«Золотая штучка стоит еще дороже, чем я думал, — вздохнул Саймон. — Видно, Эмми хочет прибрать ее втихаря… Все равно я поставлю вопрос о дележке! Без меня он не получил бы ни девчонки, ни браслета, и нечего зажимать мою долю».
Произведения Тлемлелха, знаменитого художника-энбоно, эмигрировавшего на Нез с Лярна, ценились в Галактике очень высоко. Отдать такую вещь соплячке — это издевка над здравым смыслом.
— Ивена, ты знаешь о том, что в узорах твоего браслета зашифровано сообщение?
— Тина мне сказала, когда подарила. Это значит — «Ивена похожа на жемчужину, согретую солнцем, и пусть солнце никогда не уходит».
— О, это более чем сжатый пересказ. Язык лярнийских узоров очень сложен, они подобны стихам, и Тлемлелх зашифровал здесь целое стихотворение. Хочешь, переведу?
— Переведите.
— «Сие украшение, отнявшее частицу блеска у странно-золотого незийского светила, принадлежит жемчужнонежной Ивене с искрами солнца в бездонных, как ночная тайна, зрачках…»
Саймон усмехнулся: вот же врет! Непонятно только, почему он так старается добиться расположения девчонки, что у него за хитрый расчет…
— На языке энбоно это звучит намного красивей, чем на общегалактическом, — с грустью добавил Эмми, закончив «переводить». — Жемчужнонежная Ивена, какой сок ты предпочитаешь?
— Апельсиновый с манго.
За дверью что-то звякнуло. Саймон облизнул пересохшие губы: они там пьют!
— Спасибо, — снова услышал он голос Ивены. — Я хочу домой…
— Скоро я свяжусь с твоими друзьями и узнаю, можно ли тебе вернуться домой. Смотри, ты так умеешь?
— Это умеют только Стив и Тина. Ой, вы тоже, да?..
— А Поль до сих пор не научился?
— Ему нельзя.
— Почему?
— Он говорит, что нельзя… Почему вы смеетесь?
Негромкий смех Медо стих.
— Мыть руки с мылом тоже нельзя — от этого гибнут бедные микробы. Интересно, Поль моет руки с мылом или из сострадания к микробам пренебрегает этой полезной процедурой?
Топаз вытянул когтистую лапку и начал царапать дверь — тихо, но настойчиво.
— Что это? — спросила Ивена.
— Это мое домашнее животное. На мой вкус он очень славный, но большинство людей находит его страшным. Лучше мы его сюда не пустим. Ивена, сейчас мы сделаем запись для твоих друзей — скажи им, что с тобой все в порядке и ты очень хочешь домой, хорошо?
Саймон выпрямился и отошел, тяжело волоча ноги, к противоположной стене. Если Медо запнется об него, когда выйдет из комнаты, это может обострить отношения.
Дверные створки раздвинулись всего на секунду, чтобы выпустить Эмми, и Клисс не успел как следует рассмотреть большую серо-голубую комнату с пейзажами на стенах. Эмми погладил нетерпеливо мельтешащего за прутьями клетки муруна, снял и спрятал в карман маску; его глаза опять стали желтыми, как у Топаза.
— Господин Медо, выручку мы должны поделить на двоих! — умоляющим и в то же время непреклонным шепотом потребовал Клисс.
— Какую выручку, Саймон? Что за странные фантазии тебя посещают?
Он не остановился, и Саймону пришлось плестись за ним по коридору.
— Где золотой браслетик работы Тлемлелха? — Клисс многозначительно подмигнул. — В каком кармане, в правом или в левом, а? Давайте, с трех раз угадаю?
— Браслет находится там, где ему надлежит быть — на руке у Ивены.
— То есть как это?.. Вы его, что ли, потом заберете? Лучше сразу…
— Я не собираюсь его забирать. Это ее вещица.
— Да вы что, Эмми, спятили? — прошипел Клисс. — Такие деньги мимо плывут…
— Иногда меня ужасает человеческая меркантильность! — Эмми зажмурился, словно не мог больше на него смотреть. — Но я хотел бы узнать, каковы пределы моей выдержки, потому и терплю твое присутствие. Саймон, в узорах браслета зашифровано имя Ивены. Если я присвою украшение, предназначенное не мне, я сам себя выставлю на посмешище.
— Вы, что ли, чокнутый? Его же можно продать! Я знаю, где в Кеодосе скупают краденое. Ну, раньше скупали, восемь лет назад… Эммануил, почему вы так рассыпались перед этой манокарской соплячкой? Даже свое драгоценное страшилище в комнату не пустили!
Топаз в клетке зашипел, словно понял, что Саймон неуважительно отозвался о его персоне.