Сержанты и солдаты обыскали оазис несколько раз, но безуспешно: никакого оружия они так и не нашли. Он же наконец обратил свое внимание к той, что черным комком лежала на земле и по-прежнему скулила. Он набросился на девушку, схватил ее обеими руками, принялся трясти, и тут снова поднялся собачий лай, смешавшись с плачем девушки, которая завыла еще громче. Придавив ее голову к земле, он зажал ей рот правой рукой – ладонь тут же стала липкой от слюны, соплей и слез. Ее запах ударил ему в нос, и он на миг отвернулся, но тут же снова вернулся взглядом к девушке и приложил указательный палец свободной руки к губам, смотря ей прямо в глаза.
Когда они вернулись в лагерь, большинство солдат сидели в узкой тени от палаток, но, когда из машины выпустили девушку и собаку, некоторые вышли из тени и приблизились к ним. Он оглядел палатки, песок, от которого отражались ослепительные лучи полуденного солнца, и машину – свет разной интенсивности резал глаза. Перед ним заплясали черные и серые точки, ставшие еще ярче из-за кружащих мух. В конце концов взгляд остановился на его заместителе – тот спрашивал, что делать с девушкой. Некоторое время он не отвечал, стиснув челюсти. Потом опустил голову, уставился в песок, зажмурился, часто задышал и сказал, что девчонку нужно пока поместить во вторую хижину и поставить одного из солдат ее охранять. Как с ней быть, они решат позже. Но в любом случае нельзя отпустить девицу на свободу посреди этой пустыни. Подняв взгляд и посмотрев на собравшихся вокруг солдат, он добавил четко и с явной угрозой, чтобы те не приближались к девушке, а затем оставил их и направился к своему жилищу.
Войдя в хижину, он тут же пошел прямо к койке, лег, сомкнул воспаленные веки и погрузился в глубокий сон.
Открыв глаза, он медленно и осторожно поднялся и уселся на краю постели. Немного погодя поднес левую руку к лицу и утер ладонью щеки, встал на ноги, двинулся к двери и открыл ее настежь. В темную комнату, обтекая его силуэт, лился свет, а он осматривал лагерь, стоя в дверном проеме. Проспал он недолго – во всяком случае, недостаточно долго, чтобы тень захватила бóльшую часть песка. Вернувшись внутрь, он принялся кружить по хижине, исследуя стены, углы и крышу. Приметив трех хрупких пауков, он немедленно прихлопнул их рукой. Затем он направился в угол, где лежали вещи, налил из канистры немного воды, достал из ящика с личными принадлежностями набор для бритья и небольшое зеркало, которое повесил на гвоздь, и принялся рассматривать свое лицо. За последние три дня оно местами загорело, а местами покраснело, особенно вокруг век, хотя он всегда надевал кепку с козырьком, от которой на лбу оставался заметный след.
Он нанес мыло для бритья на щеки и подбородок, окунул помазок в миску с водой, поднес его к лицу и водил кругами, пока кожа не стала блестяще-белой. Закончив, он сбрил намыленную щетину сначала со щек, а потом с шеи. С каждым движением к бритве прилипал слой пены, которая постепенно из белой сделалась светло-коричневой – к ней примешались желтые волоски с подбородка, похожие на песчинки. Он провел бритвой по краю миски, чтобы стряхнуть пену – она медленно оползала и расплывалась на поверхности воды отдельными клочьями.
Разделавшись с бритьем, он вынес грязную воду и выплеснул ее на песок подальше от входа, вернулся и закрыл за собой дверь, но не плотно, чтобы в комнату хоть как-то проникал свет. Он снова налил в миску воды из канистры, разделся и размотал повязку, не глядя на место укуса, которое теперь напоминало гниющую рану, хотя никакой боли он больше не ощущал. В очередной раз он не стал мыться с остальными и остался в хижине.
Сначала он намочил мочалку в миске, повозил по ней мылом, обтер лицо, шею, уши, снова намочил мочалку, провел по животу, спине – сколько доставал, прополоскал мочалку в воде, прошелся по рукам, под мышками, по ногам, очень осторожно коснулся места укуса на бедре, снова протер, не глядя на него. Он судорожно сглотнул, чувствуя подступившую к горлу желчь, поднял голову повыше и попытался дышать ровно и глубоко.