— Твои камушки тревожат мой покой, — и Нобару подскакивает на ноги, озираясь вертит головой, стараясь найти источник утробного, вкрадчивого женского тона, словно чьего-то глубокого шепота. — Посмотри вниз, человек, и узри.
И Нобару подчиняется, делая шаг вперед. Она всматривается в ровную и спокойную гладь темной, речной воды несколько долгих секунд. Сначала не видит ничего, но чуть позже водную толщу словно прорезают два огня. Ярких, охровых огня, они все приближающихся и приближающихся, наливаясь ярчайшим сиянием, так, что режет глаза. Нобару падает на спину, делая шаг назад, запинаясь о ту же корягу, а на поверхности показываются чья-то макушка. И она видит женщину, с темными волосами и такими же темными, как смоль глазами, не разглядеть в них ничего. Тело её стройное, тонкое, мокрые волосы льнут к белесой коже, липнут к лицу, скрывая его. Она смотрит на девушку вкрадчиво и пристально, не сводя этого странного, вязкого взгляда. И Нобару чудится, что воздух кругом тяжелеет, как уплотняется.
Она поднимается выше, так, что становятся видны её ногие плечи, головой ведет, осматривается. И взгляд её тяжелый и вязкий вновь возвращается на девушку, что побелев, все так же сидит на возвышенности перед ней.
— А тебя тревожит что-то, — молвит женщина тонким голосом, смотрит пристально, пробираясь в самую душу. Мысли читает, чувства, желания. — Помоги мне выбраться от сюда, и я помогу тебе, — добавляет она протягивая свою бледную руку, но лицо все не показывает.
И Нобару, опутанная странным наваждением, точно тайной магией обманутая, уже готова последовать её просьбе. Подползает ближе, подхватывая длинный рукав юкаты, наклоняется. Как в этот самый миг перед ней вспыхивает синее пламя. Словно разрушая все наваждения, что застилало разум. Нобару взграгивает одергивая руку, а шар обогнув её, точно осмотрев вдруг исчезает. Девушка встряхивается, приходя в себя. — Синим огонь ведь не бывает… — шепчет она тихо-тихо, широко распахивая глаза. Нечисть бесовская с ней играет не иначе. Путает. Обманывает. Лучше идти от сюда пока не поздно.
— Посмотри на меня! — вдруг кричит женщина и девчонку окатывает ледяной водой, тут же пропитывающей её одежду, волосы облепляют плечи, лицо и шею. И Нобару взвизгнула прикрываясь рукой. Туша гигантская, синего цвета чешуя, точно, как со змеиным хвостом, ловит на себе редкие блики солнца. Существо извивается всем телом, поднимаясь ввысь и обрушивается на девчонку, опутывая тугими кольцами. Руки, ноги вяжет. Душит её, гортанно хрипит, шипит. И теперь Нобару видит её звериную пасть, что раскрывается до невероятных размеров, полную острых клыков.
Нобару кричит настолько истошно, когда жуткая голова срывается с шеи, и взгляд остекленевших очей застывает на ней. Голова падает так быстро, и грузное змеиное тело давит на ребра лишая дыхания. И кровь густая теплая бесконечным сильным потоком растекается по грудной клетке, исторгаясь из звериного тела. Вязкая. Липкая. Красит одежду, клеит волосы. И чувство незыблемого страха безысходности стелет сознание. Трясет и колотит. И воздуха нет. Руки зажаты, не двигаются и не выбраться самой. Нобару вскидывает голову, судорожно с хрипом глотая кислород. Натянутая словно струна, тонкие пальцы в кулаки сжимает и чувствует, как сквозь фаланги просачивается рдяная горячая жижа. До агонии в сердце, до бешеного тока крови. Бормочет, кривится. Она так отчаянно извивается, рвясь к мнимой свободе, бьется в окружении железных змеиных колец.
Как слышит вдруг свое имя. И сильные руки отбрасывают мертвечье тело, высвобождая из этой ловушки. — Ты в своем ли уме? — рычит лис, и когтистые пальцы сцепляются на ткани одежды, хватая за ворот, рывком заставляя подняться на ноги. — На что ты надеешься? Чего хочешь добиться? — продолжает он, встряхивает её с такой силой, что голова словно у безвольной марионетки дергается вслед за телом.
— Там не осталось никого из тех кого ты знала, — дополняет казалось в тщетной попытке вразумить и видит, как она медленно все же поднимает взгляд.
— Это не правда, — Нобару тихо покачивает головой, давя ужас осознания, стараясь отрицать очевидное. Слепо отказываясь верить в услышанное. Взлохмаченная, бледная и измученная.
— Все сожжено до пепла, — говорит Лис уже тише, отмечая это опустошения в ней, то, как сгорбились плечи, как губы дрожат, — тебе просто не куда идти, — тыльной стороной ладони стирая еще не запекшийся карминовый развод на точеной женской скуле. — Это правда, Нобару.
— Нет, — отрицание её словно в никуда. Не для него, не для себя. И перед ним сейчас не та девчонка, чей живой смех заставлял замереть сердце. — Не правда, — словно выжженная изнутри тем же пламенем. С погасшим огнем задорной кипучей энергии.
— Не обманывайся, — настаивает, давит не отводя глаз от лица усеянного алыми росчерками. И она замолкает, надолго. Кажущаяся сейчас настолько непривычно слаба.
Он был готов совсем не к этому, когда спешил отыскать так, как никогда не спешил. Гонимый чуждым чувством внутренней тревоги. Готовый найти её с новым вызовом, брошенным ему в глупой, пылкой борьбе. Со вскинутой головой. В этой вечной игре, где он заведомо победитель. С легким привкусом опаски, что она всегда старалась так безуспешно скрыть. Словно с пониманием истины вскрылись все старые, зияющие раны укрытые годами. И теперь Лис корил себя за несдержанность слов, что обмолвился, открыв ей излишнюю правду. Стоило смолчать, как сделал это ранее, ведь изменить что-либо она не имела возможности ни тогда ни сейчас.
— Это все… — говорит Нобару тихо-тихо, — все из-за тебя, — еле ворочая языком, распухшим, давящим все звуки. — Они все умерли из за тебя, — и чувствует, как черная патока отравляющих эмоций медленно разливается внутри оглушая разум. — Ты виноват во всем, что случилось! Ты привел демонов! — наконец вскидывая голову, и крик её столь не похожий сейчас на человеческий, режущий лезвием барабанные перепонки, слишком тонок и высок.
— Нет не я, — выдыхает он в пустоту её отчуждения.
— Ненавижу, — вдруг слетает с женских губ.
И взгляд его выражает настолько противоречивое состояние, казалось не ясное даже для него самого. — Ненавижу, — повторяет Нобару все яростнее, тверже, с хриплым ужасом рыданий в горле. Рвется в его руках со всей доступной лютой силой, созревшей болью в её утлом теле. Преследуя лишь одну цель. Скинуть чужие ладони со своих плеч. И Лис отпускает, отступая на шаг. Он смотрит будто с неверием, брови светлые сводит, и губы его размыкаются силясь нашарить хоть какието слова, да только с них ничего не слетает. — Нобару, — наконец произносит демон её имя. И голос звучит настолько неестественно, стыло, отчужденно. Что и ему становится не по себе.
— Зверь, — добавляет она и ее трясет настолько сильно, что кажется кости вспорют тонкую кожу, шея проступает так рельефно и явно, словно оголяет скелет, все связки и узлы. Взгляд стал волчий, голос сдобрен глухими всхлипами, что рвут на части распухшее горло. — Дикий зверь! Не приближайся ко мне! — и голос снова сходит на крик отступая от него дальше на шаг. И нет ни страха, ни прежней опаски, ни остроты.
Истерика настолько сильная, и глаза такие красные, горящие. Что демон смотрит на нее практически с болью, что чужда ему по натуре, с вялой грустью аквамариновых глаз. Не находя в ней и частицы того, что пленило ночью. Тень и пепел той живой девчонки. Сломавшаяся с треском костей, замкнувшаяся в коконе своих эмоций.
— Да, я лис в людском обличии, — наконец говорит демон осторожно, — Ёкай, не такой, как ты. Но я не дикий, Набару, — он подступает к ней протягивая руку, как она вдруг ныряет под нее подхватывая юбку. И с губ мужчины слетает чертыханье. Он ловит её за талию, с силой прижимая к себе брыкающуюся и извивающуюся, что-то кричащую так яростно. Казавшейся в конец потерявшей рассудок.
Наверное лучше бы было убить её как можно безболезненно, так сразу, еще там, в том поселении, на пыльной, пустующей улице, почти гуманно, позволив прекратить сердцу биться, а дыханию — вылетать из приоткрытого рта. Но каждое его движение вопреки всему будто говорит за себя. Не отпущу.