— Это всё? — сказал Гай.
— Я всё сказала, — процедила она сквозь редкие зубы.
Четвертая глава
Гай медленным шагом двигался по тенистой и тихой Трейвис-стрит в направлении Амброуз-стрит, где он жил. На углу Трейвис и Деланси появился фруктовый магазин, прямо посреди зеленого газончика, словно детский игрушечный магазинчик. Из огромного здания «Уошаториум», которое своим видом портило западную часть Абмроуз, на улицу высыпали молодые девушки и женщины в белых униформах, болтая друг с другом по дороге на ранний ланч. Гай радовался, что ему не попадаются знакомые, с которыми ему пришлось бы разговаривать. Он был сейчас спокоен, отрешен и, может быть, даже счастлив. Странно, какой далекой — теперь, возможно, чужой — казалась ему Мириам спустя всего пять минут после разговора с ней, каким маловажным казалось ему всё это. Ему сейчас стало стыдно за страхи, которые он переживал в поезде…
— Неплохо, мама, — с улыбкой произнес он, придя домой.
Мать встретила его немым вопросом, о чем говорили поднятые брови.
— Рада слышать это.
Она развернула кресло-качалку и приготовилась слушать сына. Это была миниатюрная женщина со светло-каштановыми волосами, по-прежнему тонкой линией прямого носа, энергичная, и эта физическая энергия, казалось, сверкала блестками в серебре ее волос. И почти всегда она была веселая и приветливая. Именно поэтому Гаю казалось, что они совсем разные люди, и именно поэтому произошло некоторое отчуждение с его стороны, после того как у него произошли неприятности с Мириам. Гаю нравилось пестовать свои горести, копаться в них, в то время как мать советовала всё забыть.
— Так что она сказала? Вы наверняка не слишком долго любезничали. Вы вместе позавтракали?
— Нет, мама. — Он вздохнул и сел на парчовый диван. — Всё нормально, разве что я, видимо, не возьмусь за «Пальмиру».
— О, Гай, почему нет? Она что… Это правда, что она собирается родить?
Мать расстроена, подумал Гай, но расстроена незначительно по поводу такой важной работы. Он был рад, что она не знает, чем была для него эта работа.
— Да, правда, — ответил он и откинулся головой на холодное дерево дивана. Он подумал о пропасти, которая разделяет его жизнь и жизнь матери. Он рассказывал ей ничтожно мало о своей жизни с Мириам. И его мать, которая росла в Миссисипи в обстановке уюта и довольства, которая теперь занималась своим большим домом и садом, общалась со своими милыми друзьями в Меткалфе — что она могла понимать в этой совершенно испорченной женщине Мириам? Или, например, что она могла понимать в той полной риска и лишений жизни, которую он собирался вести в Нью-Йорке ради будущей работы.
— А какое отношение Палм-Бич имеет к Мириам? — спросила она наконец.
— Мириам хочет поехать со мной туда. Ей нужна поддержка на время. А я не выдержал бы этого. — Гай сжал кулаки: он внезапно увидел Мириам в Палм-Биче, встречающуюся с Кларенсом Бриллхартом, менеджером «Пальмиры». Он не увидел шока под спокойствием и неизменной вежливостью на лице Бриллхарта, но только потому, что этого не допустило его отвращение к Мириам и его нежелание видеть Мириам рядом с его работой, особенно такой. Я не выдержал бы этого, — повторил Гай.
— А-а, — только и нашлась что сказать мать, но ее молчание поддавалось объяснению. Если бы она решилась на комментарий, подумал Гай, то он свелся бы к тому, что мать не одобряла их брака. Но она не будет этого говорить сейчас. — Ты не выдержал бы этого, — добавила она, столько, сколько это будет продолжаться.
— Я не выдержал бы этого, — произнес он еще раз, потом встал и взял ее нежное лицо в ладони. — Мне наплевать на всё, — добавил он, целуя ее в лоб. — Совершенно всё равно.
— Так мне и думается. А почему?
Гай подошел к пианино.
— Потому что я поеду в Мексику, чтобы увидеть Энн.
— Да-а? — Мать улыбнулась, и это первой утро окрасилось в веселые тона. — Ну ты и бродяга!