- Сейчас заедем к Максиму Валерьяновичу - и на студию, - сказал ассистент, подводя нас к "газику", который стоял у дома.
...Когда мы подъезжали к Лавре, я подумал про Вальку. Нужно было бы взять ее на студию... Она столько для нас сделала! Почему ей нельзя?.. Пусть стоит где-нибудь там, сзади. Раз есть в фильме мальчишки нашего возраста, может быть и девчонка... Тем более такая девчонка! Которая могла одна пойти против целой оравы... Которая не побоялась ночью спуститься в подземелье... Которая вообще ни черта не боится!
- Слушайте, - сказал я ассистенту, - а можно, чтоб с нами одна тут девчонка поехала?
- Девчонка? - усмехнулся ассистент. - А хорошая?
- Во какая! - поднял вверх большой палец Ява. - Просто хлопец, а не девчонка... Вы ее, должно быть, видели. Она вчера была с нами на студии.
- Правда, велено мальчишек, а впрочем...
- А ее можно загримировать под мальчишку. Никто и не заметит, честное слово! - с жаром сказал Ява.
- Ну что ж... Катайте за своей девчонкой. А я пока заберу Максима Валерьяновича. Ждите меня тут, возле таксомоторного парка.
Мы вылезли из "газика", и ассистент поехал. У Валькиного подъезда Ява остановился, потоптался на месте, потом потрогал свою шишку и сказал:
- Может, кто-то один ее крикнет... Чего обоим бить ноги? Вот крокодил! Он стыдится своего вида! Все равно же она заметит - рано или поздно! И я сказал:
- Как хочешь, можешь идти один ты. Я не против. Она же больше твоя подруга, чем моя.
- Да нет уж, идем вместе... Просто я думал... Что бы он там ни думал, а пошли мы все-таки вдвоем. Пошли, прикрывая ладонями свои лбы. Далеко идти нам не пришлось. Мы сразу встретили Вальку. Прямо у подъезда.
- О, здрасте! - радостно воскликнула она. - Ну, как у вас? Все хорошо? Дома не влетело? Чего это вы за головы держитесь?
- Здорово, здорово! - увернулись мы от ответа. - Мы за тобой... Едем на студию... Ассистент сказал...
- Неужели? Едем! А, да это у вас шишки па лбу! Углядела-таки! Больше скрывать не было смысла. Мы опустили руки.
- А я знаю, а я знаю, отчего это! - простодушно сказала Валька. - Это вы, наверное, опять щелчки друг дружке давали... Точно?
Мы молча кивнули. И тут увидели Будку. Он шел по двору хмурый и насупленный и не замечал нас.
- Ой, а вы знаете, - зашептала Валька, - Будке так попало, так попало... Мать вернулась с работы раньше, чем обычно. Он пришел, а она дома. А вы же видели, какой у него был костюм... Такое было!.. Мне его жалко... И вообще он не такой уж плохой. Во всяком случае, не слабак, как некоторые... Хотя бы этот самый Юрка Скрипниченко...
Мы с Явой переглянулись. И, по-моему, одновременно подумали об одном и том же. Нужно взять его на киностудию!..
Ведь нам режиссер прямо сказал, чтоб мы прихватили одного-двух хороших хлопцев. И мы возьмем Будку. А что? Пусть сыграет в кино. Пусть прославится наш вчерашний враг, который завел нас в подземелье и думал напугать до смерти... Пусть! Нам хотелось быть сегодня добрыми и великодушными.
Будка не сразу понял, чего мы от него хотим.
- Га? Что? - повторял он, хлопая глазами.
- Да на киностудию... В кино сниматься... Не хочешь? - втолковывали мы ему. - Ты что, спятил? От такого отказываться...
Словом, когда ассистент, как договорились, подъехал к таксомоторному парку, нас было четверо.
Ассистент был человек наблюдательный. Заметив, кроме Вальки, еще и Будку, он сказал:
- Ясно... Значит, в пропуске нужно поставить цифру четыре? Я не ошибся?
- Ага, - улыбнулся Ява.
Максим Валерьянович, который сидел в машине, встретил нас, как всегда, шутливо:
- Привет, господа хорошие! Ничего не спрашиваю. Вижу: все в порядке... Были серьезные бои, но победа на нашей стороне... Так?
Я молча кивнул и отвернул рукав левой руки, на которой были часы.
- Вот и хорошо... Вот и хорошо. - Максим Валерьянович как-то загадочно усмехнулся.
- А что, не нашли еще того... царя? - спросил я.
- Посмотрим, посмотрим... - И он снова усмехнулся. Мне показалось, что он что-то знает, но почему-то не хочет сказать. И одновременно я чувствовал: то, что он знает, добрая весть.
- Ну скажите, ну пожалуйста... - нетерпеливо попросил я.
- Терпение, господа, терпение! Все выяснится на студии... Кино, дорогие товарищи, самое удивительное чудо двадцатого века...
Все эти загадочные слова еще больше распаляли. Меня взяло такое нетерпение, что я не мог усидеть на месте: все время крутился и заглядывал в окно - когда ж эта студия...
И вот снова низкие ворота. Снова щиты с крылатыми словами. Снова: "В человеке все должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли..."
"Вот ты еще, ей-богу! Никогда, наверно, не быть мне человеком", - подумал я, трогая свою гулю.
Мы подъехали к тем самым дверям, что крутятся, и вылезли из машины.
- Придется нам сейчас разлучиться, господа, - сказал Максим Валерьянович. - Мне в павильон, а вам на озеро... Мы в разных картинах... Запомните этот день, воробьи. Может, для кого-то из вас он будет историческим и знаменательным на всю жизнь. Как знать, может, кто-то из вас станет в будущем настоящим артистом. И будет вспоминать этот день, как творческое крещение. Ну, ни пуха ни пера. У меня эпизод маленький, как освобожусь, приду на вас посмотреть.
И Максим Валерьянович пошел к дверям, а мы направились по асфальтовой дороге. Мы чувствовали какую-то торжественность, как будто он только что посвятил нас в артисты. Пройдя немного, мы увидели слева белый бюст крутолобого мужественного человека. Нам показалось, что этот человек с крыльями и похож на какую-то гордую белую птицу. То был Александр Довженко, писатель и режиссер, чье имя носит Киевская киностудия. Мы смотрели его фильмы "Земля", "Сумка дипкурьера", "Щорс" (их показывали позапрошлый год в нашем клубе). Вот это фильмы! Особенно "Щорс". Люблю такие фильмы - про героев. И "Поэму о море" мы видели, и "Повесть пламенных лет"... А "Зачарованную Десну" - и книжку читали, и кино видели. Очень интересная там прабабушка, которая ругается. Так даже наш Бурмила не умеет. Словом, Довженко мы знали очень хорошо.
И то, что сразу после "благословения" Максима Валерьяновича мы прошли мимо Довженко, придало словам старого артиста какой-то особенный вес и значительность и настроило нас еще более торжественно.