– Помню только, что сделка не сразу получилась. Неожиданно появились какие-то другие покупатели, которые тоже пожелали именно этот дом. Хотя можно было купить и другой, правда, немного дальше от реки. Но мы уже внесли часть денег, завезли некоторое имущество, дали объявление в газетах, красочно расписав именно эти места. Пришлось даже заплатить больше, чем изначально уговаривались.
– Вероятно, мне придется познакомиться с купчей и прочими документами о сделке и пансионе в целом.
– Разумеется, все документы в кабинете, в сейфе. Вы можете изучить.
На следующий день Сердюков полдня копался в документах. Ему помогал кот Жалей. Животное просто обожало разные шуршащие бумаги. Стоило где-нибудь появиться расстеленной или просто забытой газете, бумаге из-под покупки, как тотчас же появлялся Жалей и водружал свое холеное тело сверху, наслаждаясь ощущениями. А тут целый ворох бумаг, извлеченных полицейским из сейфа, был разложен по столу и на диване!
– Поди, поди прочь! Ты тут мне все испортишь! – недовольно проворчал следователь. Он не любил котов. Они пугали его своей коварностью и непредсказуемостью. По его мнению, в них было скрыто некое женское начало.
Жалей не отреагировал на слова. Тогда пришлось с некоторой опаской его приподнять и столкнуть со стола. За непочтительное отношение Сердюков тотчас же поплатился: был укушен. Кот быстро спрятался под стул и уже из безопасного места наблюдал за этим неласковым господином, который, на его взгляд, ничего не смыслит ни в жизни, ни в кошках!
Борьба с котом не помешала следователю скрупулезно изучить содержание бумаг, но ничего предосудительного он так и не нашел. Тогда он снова вернулся к истории с пресловутым карликом. Аполонии пришлось рассказать ему о своих детских видениях. Потом он выслушал сбивчивый рассказ маленькой Лизы. Оставалось расспросить о загадочном карлике юных особ, покинувших пансион. Для этого Сердюков отправился обратно в Петербург.
Аделия Липсиц после долгих и неприятных размышлений все же забрала дочь и уехала вместе с полицейским. Когда сестры прощались, Аделия чувствовала себя очень виноватой. Она бросала сестру в беде, но и оставлять дочь в пансионе при таких странных обстоятельствах она не решилась. Аполония не упрекала сестру. У нее уже не было на это сил. Тревога за пропавшего мужа съедала ее изнутри.
Между тем учебный год подходил к концу. Начались экзамены. Аполонии пришлось снова прибегнуть ко лжи, объявив всем, что Андрей Викторович, находясь по неотложным делам в столице, заболел, и теперь находится в постели под присмотром врача. Он прислал ей письмо и надеется, что его отсутствие не очень отразится на отлаженной жизни пансиона. Если он не поправится до начала экзаменов, то всем ученицам он желает благополучно их выдержать.
Сердюков взял извозчика и назвал адрес, который был написан на бумажке четким крупным почерком госпожи Хорошевской. Полицейский решил навестить тех девиц, которые видели, как они утверждали, карлика в стенах пансиона. Первой оказалась девица Волкова, с которой и начались все беды в пансионе. Ее мать, желчная дама средних лет, ни за что не желала ворошить старую историю. Она полагала, что на ее дочь брошена тень. История так и осталась невыясненной, и девушка до сих пор пребывает во взвинченном состоянии.
– Сударыня, именно искреннее желание разобраться во всем этом деле и помочь вашей дочери и побуждают меня просить вас разрешения побеседовать с ней.
– Но почему теперь, так поздно? Или там опять что-то стряслось? – подозрительно спросила дама.
– Нет, ничего не стряслось. Господа Хорошевские, чтобы поддержать репутацию своего заведения, решились прибегнуть к помощи полиции. Необходимо поставить точку в этом деле и навсегда прекратить всякие досужие разговоры вокруг пансиона.
Волкова задумалась. Она искренне была огорчена тем обстоятельством, что ей пришлось забрать свою дочь. Но еще больше ее оскорбило, что ее девочка, вероятно, либо больна, либо имеет нездоровые наклонности. Наконец она согласилась.
И вот перед следователем появилась высокая и худая барышня, бледная, напуганная, с тонкой длинной косой за сутулой спиной. Сердюков уговорил мать оставить их вдвоем, объясняя это тем, что девушка, может быть, в присутствии постороннего человека окажется более словоохотливой и менее стеснительной. В своей работе он часто убеждался в том, что иногда именно своим близким люди не могут поведать самого сокровенного. Постороннему же открываются легко и непринужденно. Волкова-младшая долго молчала, вздыхала, глядела в стену, теребила косу и беспрестанно перекидывала ее то на грудь, то за спину. Но по едва неуловимым признакам полицейский уже почувствовал, что она готова ему открыться.