— Но я-то думаю, что нет, — сказала Минни. — Посмотрим.
Она взяла книгу проповедей и углом тронула его лоб. Он пронзительно закричал от боли.
— Господи, прости мне мою жестокость! — воскликнула она. — Это наверное…
— Это незнакомец, — быстро- закончил за нее мистер Уильямс.
Минни повернулась и посмотрела на него.
— Что будем делать? — крикнула она ему в ухо. — Ведь если приютим его, будем прокляты непременно. Мы не должны помогать врагам Божиим.
— Нас учат любить наших врагов, — прошептал мистер Уильямс. — А кто Богу враг, тот и нам враг.
— Но он не ведает благодарности, — сказала Минни. — Он отплатит нам злом за добро.
— Если творим добро в надежде на благодарность, нам уже воздалось, — взревел мистер Уильямс.
— Значит, ты оставишь его?
— Значит… — застонал старик, — я не знаю, что делать, ну совсем прямо.
Но гость сам разрешил их затруднение. Он подполз к камину и, усевшись на самые яркие угли, улыбнулся им, рот до ушей.
Так поселился чертенок в доме священника. Он был очень обаятельный и, когда крестовидный ожог немного зажил — ранка затянулась быстро под действием огня, — совсем воспрянул духом. Глядя в открытую дружелюбную мордочку, человек невольно забывал о карикатурной красоте фигуры. Жилец сразу привязался к старому священнику, да и тот к нему втайне чувствовал симпатию. В первую ночь он наладился за супругами в постель; мистеру Уильямсу пришлось захлопнуть и запереть дверь у него перед носом. Но не успели они войти, как увидели на филенке голубоватое свечение, а вскоре чертенок уже сидел на спинке кровати и с глубоким интересом наблюдал за тем, как Минни отстегивает деревянную ногу. Даже молитва — которую Минни прочла застенчивой скороговоркой, опасаясь причинить ему боль, нисколько его не смутила. Когда крепко уснули, он снял с полки ее старую деревяшку, утащил в угол и что-то такое сделал. Потом лег в лужице лунного света, и утром, когда священник встрепенулся на кровати, он все еще крепко спал. Старик разбудил Минни, она выкарабкалась из постели, начала пристегивать ногу для приготовления завтрака; но тут произошло нечто чудесное: едва вставила она в кожаное гнездо свою натруженную култышку, как кожа превратилась в тело, и дерево превратилось в тело, и сделалась у нее самая изящная и соблазнительная нога из всех, когда-либо останавливавших взгляд мужчины; мало того, не успела она опомниться от удивления, а на ней чулок шелковый, на ней туфелька парижская с высоким каблуком. Она стала натягивать скатанный пестрый бумажный чулок на другую лодыжку, красную, толстую, и подумала, что такой пары ног никто на свете не видывал. Оглянулась виновато; но муж ее поместил лицо перед зеркалом и брился. Не заметил ничего. Она быстренько влезла в платье и спорхнула вниз по лестнице. Подняла шторы, подмела пол; новая нога действовала так, словно она с ней родилась; но стоило ей распахнуть дверь, чтобы вытрясти коврик, нога стала спотыкаться и волочиться, и началось в ней колотье, и стала она своевольно дергаться и лягаться. Минни сразу поняла причину; на мостовой, где она давеча нашла приблудного Незнакомца, валялся священников золотой крестик.
— Сомнения нет, — сказала про себя Минни, — откуда взялась эта нога.
Да, не было сомнения. Она доковыляла до мостовой и подобрала крестик; и тут же послышались шаги по булыжнику. Это был Тощий Ивен, почтальон. Первой ее мыслью было спрятать ногу — нога ведь требовала объяснений. Но нога не желала прятаться: бесстыжая выставила точеную лодыжку чуть не под нос Тощему Ивену. Ивен только начал приветливо: «Утро до…» — и ахнул; бедная Минни, сгорая со стыда, кинулась в дом, а чертова нога еще выкидывала по дороге кокетливые коленца.
Что рассказал Тощий односельчанам, мы можем только гадать; но что-то, видно, рассказал, иначе с какой бы стати потянулись к Минни в то утро гости? Первый пожаловал чуть ли не к завтраку; Незнакомец же тихо сидел на шестке и ковырял в зубах хвостиком. Минни не растерялась. Она подбежала к дровяному ящику, выхватила оттуда недоштопанную нижнюю юбку из красной фланели, завернула в нее Незнакомца, быстро запихнула в ящик и прерывающимся шепотом попросила лежать Тихо. Лицо миссис Уильямс выражало мужественную покорность судьбе. Черт или не черт, она не собиралась отрекаться от гостя. Минни открыла дверь; там стояла миссис Джонс-Бакалейная.
— Доброе утро, — сказала она. — Я зашла узнать, вы не едете сегодня в Инислланбедрабахдойдретгерилан?