"У других есть чувство собственного достоинства, — подумала Карен, когда первые слезы уже катились по ее щекам, — и поэтому их не потрясает до глубины души, когда с ними обращаются пренебрежительно. Это скатывается с них как с гуся вода".
Но она никогда не сможет справиться с этим. Никогда. И это безнадежно.
Женщина присела на корточки, съежившись, обхватила обеими руками Кенцо, уткнулась носом в его немного колючую темно-коричневую шерсть с родным запахом и заплакала. Она опять пролила целые ручьи слез и была благодарна Кенцо за его теплое упругое тело, прижавшись к которому, получила хоть немного утешения и поддержки.
А Вольф лишь закатит глаза, когда она потом будет сидеть за завтраком. А дети будут смущенно смотреть в сторону.
Как жена и мать, Карен, несомненно, находилась на пути к катастрофе.
Среда, 21 июля
Инга неуклюже шагала позади Мариуса по знойной деревенской дороге и уже не в первый раз с тех пор, что они были вместе — в том числе и в течение двух лет брака, — находила, что он обращается с ней просто бесцеремонно. И также не в первый раз напрашивалась мысль о том, что она все же останется с ним, потому что Инга какой-то жилкой своего благоразумного, оседлого существа любила хаотические безумства, типичные для него; безумства, благодаря которым она снова и снова попадала в ситуации, подобные нынешней. Просто-напросто Мариус был бесцеремонен не только с ней, но и с самим собой; эта бесцеремонность вытекала из его полнейшей неспособности планировать и обдумывать какие-то вещи, взвешивать риск и при необходимости отказываться от великолепного плана, потому что его недостатки преобладали над преимуществами.
"И в конечном итоге, — подумала она, колеблясь между злостью и разочарованием, — бредешь при почти сорокаградусной жаре по какой-то пыльной деревенской дороге, где нет тени, где-то на юге Франции и не знаешь, что лучше: жить или умереть! Чертовски типично для этого мужчины!"
Инга остановилась и вытерла пот со лба. На ней была футболка без рукавов, прилипшая к ее телу, как мокрая тряпка, и помятые шорты, которые она с удовольствием сорвала бы с себя, потому что ей было слишком жарко в них. Она с удовольствием маршировала бы дальше вообще в одном лишь купальнике, но, хотя и была близка к тому, что вот-вот издохнет, в этом пункте в ней все же еще преобладало чувство стыда. Впрочем, сейчас Инга вполне могла представить себе, что в самое ближайшее время будет стоять нагишом и ей будет наплевать на то, что подумают люди.
— Можно мне еще глоток воды? — спросила она. Прошло, может быть, всего минут десять, как она последний раз пила, но ее язык снова прилип к пересохшему небу, а в глазах рябило.
"Здесь, на этой дороге, наверное, не сорок, а все пятьдесят градусов", — подумала она.
Мариус обернулся. Он, как и Инга, тащил на спине снаряжение для кемпинга, но предложил взять на себя дополнительно еще и провиант. Причем от еды осталось не так уж и много, так что и в этом отношении они до крайности прогорели.
— У нас почти ничего не осталось попить, — сказал он. — Может быть, еще немного подождать до следующего глотка?
— Но мне нужно немного попить. Кажется, иначе я не смогу пройти дальше ни единого шага!
Мариус дал огромному рюкзаку соскользнуть на землю, открыл боковой карман и достал пластиковую бутылку с водой. Та была полна всего лишь на четверть. Тем не менее Инга жадно схватила ее и приложила к губам; сейчас она готова была отдать целое состояние, чтобы можно было выпить всю оставшуюся воду. Но по совести ей, конечно, нужно было оставить половину Мариусу. Ей стоило немалых физических усилий, чтобы заставить себя отдать ему бутылку с теплым содержимым.
— Возьми. Это тебе.
Ее муж выпил остаток воды и швырнул пустую бутылку на заросший участок земли по правую сторону. В обычное время Инга, как защитница окружающей среды, запротестовала бы, но в данный момент у нее не было на это сил.
— Так, — сказал Мариус, — ну, вот и всё. Теперь у нас больше нет воды.