— «…Кто каждый день идет за них на бой». Это не ты сказал, а Гёте. Все это ясно и понятно, когда читаешь стихи, а не провожаешь дорогого тебе человека в неизвестность.
— Людмила, не раскисай. Ты сама не рискуешь, когда выполняешь задания подполья? Разве твой отец не волнуется за тебя? Но ведь он не говорит, что не надо, хотя старик осторожный человек.
— Что ты! Наоборот, когда я сказала отцу, что буду помогать подпольщикам, он благословил меня: «Иди, дочь, иди, борись и за себя и за меня против врагов нашей России…»
— Вот видишь — Россия… Она вмещает в себя все: и любовь, и долг, и право называться человеком. Нет, мы не тараканы и не нам жить за теплой печкой.
— Да… Ты знаешь, папа говорит, что, когда кончится война, мы вернемся в Киев. Там я родилась, там живут наши родственники.
— Поедем вместе!
— Правда?
— Конечно, ведь мы, как и они, боремся за свободу своей земли. Людмила, уже совсем светло. Мне нельзя опаздывать, потому что только от меня зависит успех этой операции и жизнь трех наших соотечественников.
— Они русские?
— Да, русские. Трое военнопленных, которых я должен вывести из западни… Прощай.
— Не рискуй… зря. С тобой кто-нибудь поедет?
— Да, шофер. Вернее, один из наших в роли шофера. Чао, Людмила.
— Чао, Стефан…
Незаметный четырехэтажный дом в одном из переулков, разбегающихся от площади Санта Мария Маджоре, был оцеплен со всех сторон немецкими солдатами. Редкие в этот ранний час прохожие, завидев грязно-зеленые мундиры и стальные каски, быстро сворачивали в сторону — в городе участились облавы и расстрелы заложников. Неожиданно из соседней улочки на бешеной скорости выскочил черный «мерседес». Завизжав тормозами, машина резко остановилась около шеренги солдат. Из машины выскочил офицер в форме обер-лейтенанта СС. Хлопнув дверцей и приказав шоферу уезжать, он резко выкрикнул:
— Хайль Гитлер! Кто здесь старший?
— Хайль Гитлер! Ефрейтор Штумпке, господин обер-лейтенант! — Ефрейтор стоял навытяжку и пожирал глазами эсэсовского офицера.
— Обыск начинали?
— Никак нет, господин обер-лейтенант! Господин Капплер приказали…
— Я в курсе дела и приехал по поручению подполковника. Стоять, никого в дом не пускать, задерживать всех выходящих!
— Яволь!
Эсэсовец поправил на поясе кобуру с парабеллумом, резко повернулся на каблуках и быстрым шагом вошел в подъезд. По лестнице он уже бежал, перепрыгивая через две ступеньки. На четвертом этаже он, тяжело дыша, остановился перед квартирой № 15. Дверь была приоткрыта. Пустые комнаты, обрывки бумаги на полу, скудная мебель. Офицер вышел на площадку, по узкой лестничке поднялся к чердачной дверце, надавил плечом, и она легко поддалась. Выглянув в чердачное окно, эсэсовец увидел тех, кого искал: за дымовой трубой прятались трое. Офицер выскочил на крышу, трое повернули в его сторону обросшие лица и, зажав в руках обломки кирпичей, молча двинулись на него.
— Не делайте глупостей, ребята, — на чистейшем русском языке тихо, но властно сказал офицер, — следуйте за мной и чтобы никакого шума…
Трое молча пошли за ним. Они перебрались с одной крыши на другую, потом на третью…
В это время машина подполковника Капплера только-только выехала из ворот здания военной комендатуры и, набирая скорость, помчалась по пустынным римским улицам. У подполковника, несмотря на пасмурное утро, было отличное настроение. «Молокосос вы, господин майор, хоть и являетесь специальным уполномоченным Центра, — злорадствовал он, откинувшись на заднем сиденье оперативной машины. — Типографию нашел все-таки я. Не подвел барон Помпили! Правда, пришлось представить его к награде железным крестом первой степени. Но игра стоила свеч — как-никак адрес подпольной типографии. Сегодня господа коммунисты будут выкладывать все, что они знают о партизанах. Представляю, как вытянется физиономия у майора Хенке, когда он узнает о том, что я его опередил».
Капплер даже захихикал вслух. Шофер, притормозив, недоуменно обернулся.
— Поезжай, поезжай, я так…
Ефрейтор Штумпке подскочил к машине и распахнул дверцу перед Капплером.
— Хайль Гитлер! Господин штурмбанфюрер, дом оцеплен со всех сторон, из дома никто не выходил, ваш уполномоченный тоже.
— Какой, к дьяволу, уполномоченный?! — срываясь на визг, заорал Капплер.
— Обер-лейтенант, который приехал на черном «мерседесе»… Он вошел в дом и приказал никого туда не пускать.