– Чтобы ты хоть немного утешилась, хочу сказать тебе, что мисс Паддинг далеко не дура, – заметил Том. – Она спросила меня, нет ли в Блэкстоуне привидений.
– И что ты ей ответил, Том?
– Что ни разу не видел ни одного привидения.
– Том! Ты же знаешь, в книге записано, что как управляющий ты не имеешь права лгать наследнику. А неполная правда – это та же ложь.
– Но я его и в самом деле никогда не видел. Слышал – да. Терпел его надменность и вспыльчивость – да, но ни разу он не счел меня достойным своего августейшего присутствия, так что я не солгал.
Вздохнув и выдержав длинную паузу, Маргарет шепотом спросила:
– А что, если мисс Паддинг – та самая?
Том прекрасно понял, что Маргарет имела в виду: проклятие, направленное на их лэрда и достигшее цели, видимо, сразу же после его смерти, позднее обнаружили на могильной плите – оно было выгравировано на ней неровными буквами.
Перед глазами Тома заплясали слова:
«Проклинаю тебя, Макдугал, собственной волей,
Пусть душа твоя вечно мается в аду,
Тоскуя по тем, кто был тебе особенно дорог.
Только с помощью символа, трижды благословенного,
Обретешь ты покой,
И придет к тебе кто-то, кто изменит твою судьбу».
– Любовь моя, мы не узнаем ответа на этот вопрос, – так же шепотом ответил Томас Силверстейн, двадцать третий по счету управляющий Дункана Ангуса Макдугала, – если только он не возьмет ее.
Глава 1
Драсмур, Шотландия
Зевнув, Дункан Макдугал, лэрд замка Блэкстоун, вытянулся на своей огромной кровати и чертыхнулся, почувствовав ядовитый запах любимых сигар Роберта Шеффилда. Восемь недель прошло со дня смерти старика, а вонь никак не выветрится, висит над комнатой, словно пелена.
Кто же будет следующим?
Хорошо бы на сей раз не любитель сигар, подумал Дункан. С другой стороны, уж лучше такой наследник, чем вообще никакого. Он боялся за свой дом, где провел столько столетий, находясь между жизнью и смертью.
Виктория Регина только что умерла, когда в Блэкстоуне в последний раз поселилась молодая семья. Дункан улыбнулся, вспомнив Джона и его очаровательную жену Мэри. Он скучал по их малышу. Как же давно он не слышал в замке девичьего смеха, не наблюдал за тем, как мальчишка играет в войну оловянными солдатиками, которые лежат сейчас в шкафу в одной из комнат восточного крыла.
А что, если Силверстейн не сможет отыскать законного наследника? Или, того хуже, найдет, а новый жилец вдруг захочет превратить Блэкстоун в историческую достопримечательность, которую начнут посещать толпы туристов?
Дункан содрогнулся, представив себе, как тысячи пронырливых юнцов и их толстопузых родителей топают по лестницам замка и лапают своими грязными, липкими руками шторы, коллекции оружия, фарфора и прочие вещи, на приобретение которых у него ушла целая жизнь и за которые ему пришлось отдать душу. Он скорее откажется от своей вожделенной мечты об освобождении, будет вечно гореть в аду, чем потерпит подобное надругательство над родным домом.
Пожелав недавно умершему наследнику, который был недостаточно полноценным мужчиной для того, чтобы жениться и произвести на свет наследника, корчиться в преисподней, чего тот вполне заслуживал, Дункан распахнул окно и услышал какой-то шум, словно пенистые гребни волн бились об алюминиевую обшивку судна. Но уже в следующий момент его перекрыл знакомый пронзительный визг мотора катера Силверстейна.
Выгнув шею, чтобы лучше рассмотреть гавань, Дункан увидел рядом с Силверстейном женщину, темные волосы которой развевались по ветру, и чертыхнулся.
Господь наградил поверенного замечательной женой, которая его любит и скоро подарит ему малыша – в отличие от него, лэрда, который так и умер, никем не любимый, запятнав свои руки кровью трех жен. И что же этот идиот вытворяет? Подумать только, посадить бедняжку в свою утлую лодчонку!
– Черт побери! В ее положении она должна лежать в постели, а не скакать, как пробка, по волнам! – Дункан устремился к лестнице. – О Господи, этот полоумный того и гляди из нее ребенка вытрясет! – Придя в ярость от подобной перспективы, он помчался в большой зал, намереваясь встретиться с Томасом Силверстейном лицом к лицу.
Обычно Дункан предпочитал пользоваться более изящными способами, чтобы выразить свое неудовольствие, чем материализовываться перед живыми людьми. Превращение из призрака в человека всегда требовало от него таких титанических усилий, каких даже все нынешнее человечество вряд ли заслуживало. Гораздо проще было дать волю своему гневу, оставаясь невидимым: и эффективно, и можно вволю повеселиться, наблюдая за реакцией людей.