Когда денег осталось совсем мало, он нанялся мойщиком посуды. Матери он звонил каждую субботу утром, когда это стоило дешевле. Она рассказала Тоби, какой фурор произвел его побег.
— Жаль, что ты этого не видишь, — сожалела мать. — Полицейский приезжает сюда на патрульной машине каждый вечер. Судя по тому, как он бесится, можно подумать, что мы тут все гангстеры какие-то. Без конца спрашивает, где ты.
— А ты что ему говоришь?
— Правду. Что ты ускользнул, как вор в ночи, и что если ты когда-нибудь попадешься мне в руки, то я сама сверну тебе шею!
Тоби очень смеялся.
Летом Тоби удалось устроиться ассистентом к фокуснику, бездарному шарлатану с малюсенькими глазками, который выступал под именем Великого Мерлина. Они давали представления в нескольких второразрядных отелях в горах Катскилл, и основной работой Тоби было грузить тяжелые причиндалы из Мерлинова автофургончика, да стеречь живой реквизит, который состоял из шести белых кроликов, трех канареек и двух хомяков. Из-за того что Мерлин опасался, как бы «реквизит» не пропал, Тоби приходилось жить вместе с животными в комнатках размером с чуланчик для хранения швабр, так что все лето он находился в нестерпимой вони. Он был в состоянии полного физического истощения от перетаскивания тяжелых ящиков с хитрым устройством стенок и дна и беготни за «реквизитом», который постоянно норовил удрать. Ему было одиноко и грустно. Тоби сидел, глядя на грязные комнатушки, и спрашивал себя, что он здесь делает и каким образом все это поможет ему приобщиться к шоу-бизнесу? Он отрабатывал свои номера перед зеркалом, а вместо публики у него были запашистые зверьки Мерлина.
В одно из воскресений ближе к концу лета Тоби, как обычно, позвонил домой. На этот раз трубку снял отец.
— Это Тоби, папа. Как ты там?
Ответом было молчание.
— Алло! Куда ты исчез?
— Я не исчез, Тоби. — Что-то в голосе отца заставило Тоби зябко поежиться.
— А где мама?
— Ее вчера вечером увезли в больницу.
Тоби так сильно сжал трубку, что она чуть не переломилась в руке.
— Что с ней случилось?
— Врач сказал, что был сердечный приступ.
«Нет! Только не мама!»
— Она обязательно поправится, — требовательно сказал Тоби. — Правда ведь? — Он уже не говорил, а кричал в трубку. — Скажи, что она поправится, будь ты проклят!
С расстояния в миллион миль ему было слышно, как отец плачет.
— Она… Она умерла несколько часов назад, сынок!
Эти слова накатились на Тоби, как раскаленная добела лава, опаляя и обжигая его, пока ему не показалось, будто тело его охвачено пламенем. Отец лжет. Она не может умереть! Ведь у них договор. Тоби станет знаменитым, и мама будет рядом с ним. Он купит ей чудесный особняк, и лимузин, и меха, и бриллианты… Рыдания душили его. Он слышал, как далекий голос повторяет: «Тоби! Тоби!»
— Я еду домой. Когда похороны?
— Завтра, — сказал отец. — Но тебе нельзя приезжать сюда. Они будут ждать тебя, Тоби. Айлин скоро родит. Ее отец грозится убить тебя. Они будут подстерегать тебя на похоронах.
Значит, он не сможет даже проститься с единственным человеком на свете, которого он любил. Тоби весь тот день пролежал в постели, погрузившись в воспоминания. Образ матери рисовался ему отчетливо и живо. Вот она на кухне — что-то готовит и рассказывает ему, каким известным человеком он станет; потом в театре — она сидит в первом ряду и громко восклицает: "Mein Himmel![6] Какой талантливый мальчик!" Вот она смеется в ответ на его имитации и шутки. Вот укладывает его чемодан: «Когда ты станешь знаменитым артистом, я приеду к тебе». Он лежал, оцепенев от горя, и думал: «Я никогда не забуду этот день. Никогда, покуда живу. Четырнадцатое августа 1939 года. Это самый важный день в моей жизни!»
Унылое серое четырехэтажное здание больницы в Одессе, штат Техас, изнутри походило на садок для кроликов — ряды клетушек, предназначавшихся для того, чтобы распознать болезнь, облегчить страдания больного, вылечить или — случается и такое — похоронить его.
Было четыре часа утра, время тихой смерти или беспокойного сна. Время, когда персонал больницы может перевести дух и подготовиться к сражениям наступающего нового дня.