Николь возмущенно взглянула на него. Губы ее искривились в злой усмешке.
— Для тебя не меняет, а для меня меняет все. Неужели ты думаешь, что я захочу жить с человеком, который так легко бросает своих детей? Может быть, у меня тоже будет ребенок, а тебе приглянется какая-нибудь смазливая девчонка. И что, тогда ты удерешь с ней и бросишь нашего ребенка?
От этих слов он отшатнулся, как от удара.
— Как такое могло прийти тебе в голову?
— А как мне могло не прийти? Что ты сделал, чтобы я могла думать иначе? Я была глупа, и почему-то — не знаю, что было тому причиной: твои широкие плечи или подобная ерунда — словом, я влюбилась в тебя. А ты, мужчина, воспользовался моим детским увлечением и получил все, что хотел.
— Ты и вправду так думаешь? — тихо спросил Клей.
— А как я могу думать иначе? Я только и делала, что ждала. Каждую минуту ждала, что начну жить. Все, больше этого не будет. — Она сунула ноги в туфли, встала и выскочила из пещеры.
Клей торопливо оделся и догнал ее.
— Мы не можем так расстаться, — сказал он, удерживая ее за руку. — Ты должна понять.
— Я уже все поняла. Ты сделал выбор. Я думаю, ты решил посмотреть, кто из нас раньше понесет. Куртелены никогда не отличались плодовитостью. К несчастью — а то, может быть, я и выиграла бы это состязание. И тогда у меня был бы большой дом и слуги. Правда? — Она на мгновение замолчала. — У меня был бы ребенок.
— Николь!
Она взглянула на его руку, лежавшую у нее на плече, и холодно проговорила:
— Оставь меня.
— Только когда ты узнаешь причину.
— Я знаю, ты будешь меня уговаривать до тех пор, пока я снова не упаду в твои объятия, не так ли? Нет, все кончено. Между нами все кончено.
— Этого не может быть. Николь очень тихо произнесла:
— Две недели назад меня навестил человек, который служил судовым врачом на пакетботе. Клей широко раскрыл глаза.
— Да, тот самый свидетель, которого тебе когда-то так хотелось иметь. Он сказал, что поможет мне получить развод.
— Нет, — выдохнул Клей, — я этого не позволю.
— Прошло время твоих «позволю» или «не позволю». Ты уже позволил себе все — вернее, всех, кого хотел. Теперь моя очередь. Я не могу больше ждать. Мне надо жить.
— О чем ты говоришь?
— Прежде всего я получу развод. Потом я собираюсь расширить свое дело. Почему бы мне не воспользоваться всеми возможностями, которые предоставляет ваша прекрасная страна?
В маленьком камине обрушилось полено. Взгляд Николь упал на слиток стекла с единорогом внутри. У нее вырвался короткий сухой смешок.
— Мне следовало бы раньше догадаться, что ты никогда не вырвешься из плена своей детской клятвы. Ты считаешь меня недостойной касаться этой безделушки, верно? Только твоя обожаемая Бесс была достаточно хороша для этого.
Задев плечом Клея, она вышла на свет, в холодное утро. Охваченная ледяным спокойствием, она села в лодку и взялась за весла. Дед учил ее никогда не оглядываться. Ей нелегко было справиться с собой — не окликнуть Клея, не вернуться. Но она представила Бианку — торжествующую, сложившую руки на вздутом животе, в котором был ребенок. Его ребенок. Она взглянула на свой плоский живот и возблагодарила Бога за то, что у нее нет детей.
Когда Николь добралась до причала, ей было уже лучше. Она постояла внизу, глядя на маленький домик, и впервые подумала о нем не как о временном пристанище, а как о доме, в котором ей придется прожить долгое время. Им слишком тесно. Нужна еще большая комната внизу и две спальни наверху. И тут же она вспомнила, что денег у нее нет. К мельнице примыкал ровный участок хорошей земли, и Дженни, кажется, говорила, что он продается. На это у нее тоже нет денег.
Тогда она подумала о своих туалетах. Платья наверняка что-то стоят. За одну соболью муфту можно выручить немало. Вот бы швырнуть все это Клею в лицо — собрать все наряды в кучу и оставить посреди коридора. Но это было бы слишком дорогим удовольствием. Внезапно ей пришло в голову, что она забыла в пещере норковую накидку. Но она никогда туда не вернется. Никогда!
Так, с вихрем дум и планов, роящихся в голове, она вошла в единственную комнату маленького домика. Дженни склонилась над очагом, лицо ее раскраснелось от жара. Жерар, развалившись на стуле, брезгливо ковырял вилкой жареный пирожок. Близнецы хихикали над книжкой в углу.
Дженни подняла голову.
— Что-то случилось?
— Нет, — отвечала Николь, — ничего нового. Она смерила Жерара оценивающим взглядом.
— Жерар, мне только что пришло в голову, что из вас выйдет прекрасный торговец. Тот удивленно поднял брови.
— Люди моего круга… — начал он.
Николь выхватила у него из-под носа тарелку и вилку.
— Вы в Америке, а не во Франции. И если вы хотите есть, то должны работать.
Он угрюмо взглянул на нее.
— Да чем тут торговать? В пшенице я не разбираюсь…
— Пшеницу продадут без вас. Я хочу, чтобы вы убедили нескольких миловидных женщин, что они станут еще миловиднее в шелках и мехах.
— В мехах? — встрепенулась Дженни. — Николь, о каких еще мехах ты ведешь речь?
Николь посмотрела на нее так, что Дженни мигом прикусила язык.
— Жерар, идемте наверх, я покажу вам одежду. — Потом повернулась к близнецам. — А вы двое пойдете учиться.
— Но Николь, — вмешалась Дженни, — у тебя не будет на это времени. Уже привезли веялку.
— Не у меня, — твердо проговорила Николь. — Там наверху есть образованная дама, которая с удовольствием займется воспитанием детей.
— Адель? — хмыкнул Жерар. — Да ты даже не сумеешь втолковать ей, что от нее хочешь.