— Я — американка, и поэтому смутно представляю себе, что такое фрейлина, но не сомневаюсь, что из вас вышла бы превосходная фрейлина.
— Хоть я и не должна говорить обо всем этом, но все же скажу! — смягчилась кандидатка во фрейлины. — Мне известно все, что происходит в этом доме. Ибо своей первейшей обязанностью я считаю оградить ее светлость от всевозможных огорчений и неприятностей! У нее такое слабое здоровье! Да и годы… годы уже не те! Я никак не могу заставить герцога понять, что для счастья его матери нужно только одно: чтобы она могла делать все, что ей хочется!
— А она не может себе этого позволить? — наивно спросила Вирджиния.
И снова на лице секретарши появилось выражение таинственности и отчуждения.
— А какая женщина может? — ответила она уклончиво. — Вам, мисс Лангхольм, я доверяю и поэтому под большим секретом скажу… но вы… вы обязаны дать мне слово, что никому и никогда…
— Естественно! Я никогда не разглашаю того, что мне сообщают по секрету, — гордо ответила девушка, и мисс Маршбэнкс придвинулась к ней с заговорщицким видом.
— Так вот! Я — социалист! — выпалила она торжествующе.
— Социалист? — тихо вскрикнула Вирджиния. — Но они же… они против богатых!
— Совершенно верно! И я тоже! Единственное исключение я делаю для ее светлости. Если бы я рассказала вам хоть маленькую толику того, что я наблюдала здесь, в замке, у вас бы волосы встали дыбом! Вот почему я решительно выступаю против аристократии и всего того, что они защищают!
Вирджиния едва сдержалась, чтобы не улыбнуться. Она представила себе, какой несчастной и никому не нужной почувствовала бы себя мисс Маршбэнкс, если бы она очутилась за порогом этого аристократического мира, в котором она, судя по всему, чувствовала себя как рыба в воде.
— Вы ведь не скажете об этом ее светлости? Она расстроится, бедняжка, когда узнает, что я сторонник таких взглядов. Но должна признаться вам, я по натуре бунтарь!
Вирджиния улыбнулась. Но поскольку мысли ее были заняты не социалистическими идеалами ее собеседницы, а совсем другими вещами, то она постаралась вернуть разговор к интересующей ее теме.
— Я встретила очень красивую даму, когда вечером прогуливалась по замку. Черные волосы, нежная смуглая кожа… одета очень элегантно. Наверное, это та особа, о которой вы говорили.
— Да, это она! Леди Шельмадина! Она мне напоминает злую волшебницу. Так и кажется, когда проходишь мимо нее, что она сейчас напустит на тебя свои чары! Будто они ей помогут!
— С ней еще кто-то был. Мужчина… Она называла его Маркусом.
— А… это капитан Маркус Рилл! Очаровательный молодой человек! Один из наследников герцога… теоретически, конечно!
— Наследник герцога? — удивилась Вирджиния.
— Ну да! Его отец был младшим братом покойного герцога. Так что если случится что-нибудь непредвиденное с его светлостью, или он умрет, не оставив наследников, что в его случае весьма возможно, — о причинах, правда, я умолчу, — то тогда капитан Маркус станет герцогом!
— А разве теперь у него нет титула?
Мисс Маршбэнкс отрицательно покачала головой.
— Нет, конечно! Младшие сыновья герцога еще имеют права на титул лорда, но их дети не имеют никаких титулов!
— Я бы никогда не запомнила все эти тонкости! — восхищенно воскликнула Вирджиния.
— У нас есть специальная книга, куда мы подробно заносим, кто есть кто, — пояснила мисс Маршбэнкс, — поэтому в конце концов запоминаешь. И потом, когда постоянно вращаешься среди таких людей, то привыкаешь ко всем этим тонкостям этикета.
— Конечно-конечно, — согласилась Вирджиния.
— Что до меня, то мне очень нравится капитан Маркус. Он всегда такой веселый, общительный, вечно у него припасено хорошее слово или забавная шутка для каждого! Не то что некоторые, не называя по имени! Ходят надутые, словно индюки! И не подступишься!
— Вы имеете в виду герцога?
— Его, его! Никогда не знаешь, с какой ноги он встанет сегодня! Его светлость — непредсказуемый человек! — Голос мисс Маршбэнкс снова перешел в шепот. — Два дня назад я столкнулась с ним на лестнице нос к носу и, клянусь всеми святыми, он даже не заметил меня! Конечно же, он был у ее светлости! По обыкновению нагрубил ей и довел бедняжку до слез! Хотелось мне высказать ему все, что у меня накипело на сердце, да что толку? Разве его волнует, что думают или говорят другие люди? Он все равно делает по-своему, идет напролом, а его несчастная мать страдает от этого больше всего!