– Моя мать. – В глазах Джины светилась любовь, когда она смотрела на портрет. – Она умерла, когда мне было шестнадцать. Мы с папой были безутешны.
– А моя мать умерла, когда мне было тринадцать.
– Как вы, должно быть, переживали! – сочувственно взглянула на него Джина.
– Я не знал ее достаточно близко, чтобы переживать.
– Как? – воскликнула изумленная Джина.
– Мои родители проводили почти все время в Лондоне. Меня вырастил в Рэвенкресте мой дед. Когда же моя мать изредка наезжала туда, она была слишком занята визитами и другими развлечениями, чтобы проводить время с сыновьями. – Говоря это, Джастин не мог скрыть горечи.
Лицо Джины опечалилось.
– Не понимаю, как мать может так пренебрегать своими детьми. А ваш дедушка?
– Он тоже умер, когда мне было тринадцать. – Джастин криво усмехнулся. – Вот его мне действительно не хватало.
Слева от портрета матери висел портрет самой Джины, и Джастин критически посмотрел на него. Художнику не удалось передать ее жизнерадостность и обаяние.
– Он не передает вашего настроения.
– Спасибо, что сказали правду. Ни мне, ни папе он особенно не нравится. Папа хочет, чтобы я позировала другому художнику, но мне это кажется довольно скучным занятием, и я все время нахожу отговорки.
Джастин опять перевел взгляд на портрет ее матери.
– А как звали вашу матушку?
– Оливия. Мама ненавидела свое имя. Мой отец хотел назвать меня в ее честь, но она и слышать об этом не хотела. Они договорились сделать Оливию моим вторым именем.
Джастин посмотрел на портрет большого краснолицего мужчины справа.
– А кто это? Он кажется гигантом.
– Это мой дед по материнской линии. Все мужчины Дугласы крупные и сильные.
Джастин в замешательстве воззрился на нее. Мужчины Дугласы. Джорджина Оливия.
Обрывочные фразы завертелись у него в голове.
«Я не знаю никакого мужчины по имени Дж. О. Дуглас...»
«Вы разочаровываете меня, милорд. Я думал, что, с вашей проницательностью, вы сразу догадаетесь...»
Придя в себя, Джастин воскликнул:
– Проклятие, так, значит, это вы Дж. О. Дуглас!
23
Лицо Джины еще больше побледнело. Она стояла все так же неподвижно, не отрывая взгляда от портрета матери.
– Неужели вы, милорд, можете поверить, что обычная женщина способна быть теоретиком в геологии?
– Если эта женщина – вы, я готов поверить во все, что угодно, – проворчал Джастин. Он чувствовал себя полным дураком, потому что до сих пор не смог разгадать, кем являлся этот «отшельник». – Почему же вы не сказали мне честно?
– Но я была честна с вами. – Она наконец повернулась и посмотрела на него. – Я же говорила, что не знаю мужчины с таким именем. И я действительно его не знаю.
– А я вообразил, что вы имеете в виду местных жителей. Значит, Дж. и О. – ваши инициалы, а фамилию вы взяли от матери?
– Она и моя тоже: Джорджина Оливия Дуглас Пенфорд. Я просто отбросила мою последнюю фамилию.
– Почему?
Глаза Джины сердито сузились.
– Разве ответ не очевиден? – В ее голосе прозвучала горечь. – Если бы издатели «Трудов» знали, что все эти статьи написаны женщиной, они никогда бы не опубликовали их. И если сейчас станет известно, что я женщина, то меня никогда больше не опубликуют. Хуже того, на мои теории будут нападать просто потому, что я женщина, а не из-за их сути.
Джастин рад был бы ей возразить, но ему пришлось признать ее правоту. Более того, раньше, до его поездки в Пенфилд, он скорее всего присоединился бы к хору критиков, узнай он правду.
Джина опять посмотрела на портрет матери.
– Теории Дж. О. Дугласа вызывают большой интерес и уважение. Но те же самые теории, выдвинутые Джорджиной Оливией Дуглас Пенфорд, вызовут неприятие и насмешки. Мне противно прятаться за мужским псевдонимом, но разве у меня есть выбор?
Джастин ничего не мог на это возразить.
– Выбора нет, – признал он. Она имела право испытывать гнев и горечь. Он понемногу и сам начинал разделять эти чувства.
– Этот мир создан для мужчин, – сказала она со вздохом.
Да, именно так. Впервые Джастин вдруг осознал, что она должна чувствовать. Как нелегко быть женщиной с ясным умом и сильным характером и не иметь возможности получить достойное образование и признание, возможности, которую она имела бы, родись она мужчиной.
– Я понимаю вашу горечь и боль, Джина. Но почему вы мне не сказали правду?
– А вы бы мне поверили?
Джастин задумался над ее словами, желая быть с ней совершенно честным. Она заслуживала правды.
– Возможно, не сразу, – признал он, – но после нескольких дней пребывания здесь определенно поверил бы.
– Неужели? – В ее голосе звучало сомнение.
– Да, я очень быстро понял, что вы не похожи ни на одну из женщин, которых я когда-либо встречал.
– Я что, урод? Ошибка природы?
– Да нет же! Я говорю это как комплимент. Я не знаю ни одной другой женщины с таким живым и ясным умом.
«И с такой удивительной улыбкой, которая греет меня, словно солнце. И с такой страстью и искренностью...» Он бы мог продолжать до бесконечности.
– Вам просто не встречались женщины, которые решались бы так открыто выражать себя.
– И это тоже! – согласился он с улыбкой.
– Джастин, разве вы не знаете, что, когда мужчины считают, что женщины изначально ниже их, они оценивают их сквозь кривую призму своих предрассудков. Если мы, женщины, ниже, то только потому, что мужчины не дают нам ни образования, ни возможностей, ни власти, даже над нашим собственным имуществом.
– Большинство женщин не имеют такой силы духа и такого разума, как у вас.
– Когда мужчины обращаются с женщинами как со слабыми, неразвитыми умственно существами, то многие начинают вести себя так, как от них ожидают. Посмотрите, насколько по-другому ведет себя с вами Лэни теперь, когда вы относитесь к ней с уважением.
Признав правдивость этого замечания, Джастин не нашелся, что возразить.
– Разве вы не видите, Джастин...
Она так мило произносила его имя, что он наслаждался, слыша его из ее уст. Он хотел слышать его опять и опять – до конца своей жизни.
– Мужчины не могут осуждать женщин за недостатки, вызванные их собственным отношением к ним.
Он улыбнулся ей.
– С этим я согласен. И все-таки немногие женщины имеют такой ум, как у вас. – И опять его комплимент скорее рассердил ее.
– Вы не правы, милорд. Немногим женщинам так повезло с родителями, как мне. Они настояли на том, чтобы дать мне образование, которое обычно дают в семье сыновьям.
Он начал было спорить, но выражение ее лица заставило его замолчать.
– Только вспомните, как вы когда-то считали Лэни дурочкой.
Джастин со стыдом вспомнил, что дело действительно обстояло именно так. Если бы не Джина, он и сейчас бы так считал. Но она доказала ему, насколько он ошибается – и не только в этом.
Когда Джастин спустился в тот вечер в гостиную перед обедом, он нашел свою сестру стоящей в задумчивости. Услышав его шаги, она повернулась и шагнула ему навстречу.
– Как хорошо ты выглядишь, Лэни, – сказал Джастин. – Новое платье тебе очень идет.
Ее лицо просияло.
– Ты действительно так считаешь? – с робкой улыбкой спросила она.
– Конечно, – заверил ее Джастин совершенно искренне. Лиф, пышные рукава и широкая юбка ее белого муслинового платья были расшиты изящными гирляндами цветов. – Ты напоминаешь мне весну в полном цвету.
Она улыбнулась, довольная комплиментом.
– Это одно из тех платьев, которые ты заказал для меня.
Когда Лэни так улыбалась, ее выступающая нижняя губка была совсем незаметна. Она казалась ему гораздо симпатичнее, чем раньше, когда он видел ее все время надутой и угрюмой.
– Ты был так добр ко мне, Джастин! Спасибо.
Ее слова неожиданно тронули его. Он вдруг с удивлением осознал, как редко женщины благодарили его за то, что он для них делал.
За время, проведенное в Пенфилде, и он, и его сестра решительным образом пересмотрели свое отношение друг к другу. Теперь они были не только родственниками, но и друзьями. Джастин уже давно решил, что позволит Лэни жить с Джорджиной и наймет ей учителя, но никому еще этого не говорил. Иначе бы он потерял единственный предлог оставаться в Пенфилде. Но он не хотел и дальше держать ее в неведении. Он взял ее за руку.