Выбрать главу

Знал бы он, чем кончится для него грибная эпопея, не говорил бы так.

Мы отправились.

Я знаю окрестности. Много ходил тут. Прогулки для меня много значат, они позволяют отвлечься от того тягостного чувства, которого не избежать одинокому человеку в четырех стенах. Лес, поле, тропа, проселок уводят меня если не в страну детства, то, во всяком случае, в страну, где я растворяюсь в океане, наполненном до краев жизнью множества безликих, но бесконечно мне близких душ: живущие рядом и отошедшие в бесконечность Вселенной, они витают рядом, я могу коснуться любой, лишь руку протянуть. Однако за пятнадцать минут прогулки он увел меня в такие дебри, о которых я даже не догадывался. А всего-то мы свернули с лесной конной тропы и взобрались на гребень холма, но не перешли на другую его сторону, как я всегда поступал, а пошли по гребню, продрались через ежевичник и двинулись по дорожке, находящейся в частном владении. Один я бы не решился, но с ним шел без смущения.

Пройдя с полкилометра, мы сошли с дороги и очутились в нарядном осиннике.

— Тут должны быть грибы, — спокойно сказал он.

— Если и есть, то поганки или еще какие-нибудь несъедобные.

— Знаешь, со мной можешь ничего не бояться. Я беру не по виду, а по чутью. Беру, чищу, мою и ем. И никогда не ошибаюсь. Жив, как видишь.

Лучше бы ему не дразнить было судьбу, не искушать.

Грибов тут было много, они напоминали наши маслята, с ярко-желтой губчатой или моховой изнанкой, с коричневыми сопливыми шляпками. Он кинулся их собирать, просто визжа от восторга. Мне же их вид не понравился. После долгих поисков я набрел на типичный белый гриб и с удовольствием погрузил его в свой пакет.

На следующей полянке было полно каких-то серых, сухих грибов с зонтичными шляпками, похожих на наши грузди, но бледнее.

— Ну уж эти-то нельзя рвать точно! — злорадно провозгласил я.

— Чего ты понимаешь! — Он споро стал резать и кидать в свой короб белые перевернутые зонтики. — Поджарить — пальчики оближешь!

Он меня начал раздражать. Меня вообще раздражает категория людей, которых можно отнести к «хозяевам» жизни. Этот дежурный оптимизм, уверенность в себе, в правильности всякого своего действия, даже не уверенность, а сама, действительно, уместность и рациональность всего, чего бы они ни делали, бесили меня. Мне такая безотказность окружающего мира не мерещилась даже, я жил в сомнениях и ошибался без удивления. Меньше всего я шел, опираясь на расчет и рассудок. Под локоть меня постоянно толкали не те силы. Импульсы, что ли?

Серых грибов я тоже брать не стал. Вместо этого прочел ему нотацию.

— Всякий, кто вот так безоглядно топает по жизни, рано или поздно спотыкается и падает! — закончил я.

— Главное — не усомниться! — парировал он.

Мы пошли назад, домой. Он шел позади, казалось, о чем-то задумавшись. А я сбился с пути. Мы оказались на задворках чужой усадьбы и, чтобы скорей выбраться, ссыпались куда-то напролом, перелезли через низкую ограду и оказались на кладбище. Старое немецкое кладбище было ухоженным. Памятники отличались выдумкой и солидностью: ангелы, скорбящие женские фигуры, плиты в виде свитков, скрижалей, щитов…

Даты были все из уже позапрошлого и прошлого веков.

— Ты уверен, что они не видят нас? — ни к селу, ни к городу спросил я. Хотел-то я спросить совсем другое: «Ты уверен, что будешь жить вечно? Не превратишься в прах, из которого вырастет в лучшем случае гриб? И хорошо, если не ядовитый?» Но он меня понял.

— Если такая ерунда со мной случится, я превращусь в хороший гриб. В хорошем, светлом подмосковном лесу, в Ивантеевке, например.

— Только не усомнись, перед тем как отдать концы, — сказал я.

Вернувшись, мы жарили грибы. Те, которые собрал он. Из моих я сварил душистый суп.

— Под грибочки грех не выпить, — сказал он.

— У меня только водка, — сказал я.

— Я не пью водки, — сказал он и не поленился, сбегал в магазин за дешевым красным сухим вином. С видимым удовольствием выпил стакан и принялся хлебать мой суп. Я не выдержал, выпил водки, которую давно не пил, захмелел и по старой московской привычке закусил жаревом. На вкус грибки оказались лучше, чем на вид.

Через полчаса ему стало плохо, я вызвал «Скорую»…

Его удалось спасти. Но что-то в нем повредилось, как если бы он перенес инсульт. Иногда он заезжает, привозит какие-то тексты. Без вина. Ему теперь нельзя.

Ест он, я заметил, только после того, как попробую я.