– Замужество пойдет тебе на пользу, – говорит мать.
День проходит как оглашение приговора. Солнце клонится к горизонту, словно коса падает на беззащитную шею. Аделин почти слышит свист лезвия, когда мать принимается укладывать ее волосы в корону, вплетая цветы вместо драгоценных камней. Ее платье – простое и светлое, но Аделин оно кажется таким тяжелым, будто сшито из кольчуги.
Ей хочется кричать.
Но вместо этого она хватается за деревянное кольцо на своей шее, словно пытается обрести равновесие.
– Не забудь снять перед церемонией, – велит мать, и Аделин кивает, крепче стискивая пальцы.
Из сарая, весь в стружке, пропахший древесным соком, приходит отец. Он кашляет, и слабый хрип отдается в его груди, точно рассыпавшиеся семена. Отец давно мучается этим кашлем, но не позволяет семье даже упоминать о нем.
– Ты почти готова? – спрашивает он.
Какой глупый вопрос.
Мать говорит о свадебном ужине, словно тот уже начался и закончился. Аделин смотрит в окно на заходящее солнце и не прислушивается, но в голосе матери звучат веселье и довольство. Даже отец смотрит с облегчением. Их дочь пыталась проторить собственный путь, но отныне все налаживается, упрямая жизнь возвращается в колею, сворачивает на правильную дорогу.
В доме чересчур тепло, застоявшийся воздух неподвижен, Аделин нечем дышать.
Наконец звонят церковные колокола – гулко, как на похоронах. Аделин заставляет себя подняться. Отец берет ее за руку. Лицо у него печальное, но хватка жесткая.
– Ты полюбишь своего мужа, – говорит он, но слова больше похожи на просьбу, чем на обещание.
– Ты будешь хорошей женой, – говорит мать, и ее слова больше похожи на приказ, чем на просьбу.
И вдруг в дверях появляется Эстель, одетая так, словно у нее траур. А почему нет? Эта женщина научила Аделин безумным мечтам, забила ее голову мыслями о свободе и несговорчивых богах, раздула угли надежды и позволила поверить, что жизнь может принадлежать ей самой.
Свет за седой макушкой Эстель почти угас.
«Время еще осталось, – говорит себе Аделин, – но оно улетучивается все быстрее с каждым вздохом. Время…» Она часто слышала, что его описывают как нечто равномерное и постоянное, будто песок в часах. Только это ложь, ведь Аделин чувствует, как оно, ускоряясь, обрушивается на нее. В груди раздается тревожный барабанный грохот, тропинка, ведущая наружу, непрерывной темной линией устремляется прямо к деревенской площади. На противоположном краю затаилась в ожидании церковь, светлая и незыблемая, точно надгробие. Аделин знает – если она войдет туда, обратно уже не выйдет.
Грядущее промчится мимо так же, как прошлое, только все будет еще хуже, потому что исчезнет свобода. Останется лишь супружеское ложе да смертное, возможно, между ними – роды. А потом Аделин умрет, будто никогда и не жила.
Не будет Парижа. Никакого зеленоглазого любовника, никаких плаваний на кораблях в дальние страны, никаких чужих небес. Никакой жизни за пределами Вийона.
Вообще никакой жизни, если только…
На тропинке Аделин вырывает руку из отцовской хватки и останавливается. Мать следит за ней, словно дочь собирается сбежать. Именно этого и хочет Аделин, однако понимает – это невозможно.
У нее кружится голова.
– Я приготовила мужу подарок, – вдруг вспоминает Аделин, – только оставила в доме.
Мать смягчается, одобрительно кивает.
Отец, заподозривший неладное, замирает на месте.
Эстель прищуривает глаза. Она знает.
– Пойду принесу… – Аделин поворачивает к двери.
– Я с тобой, – спохватывается отец, и сердце Аделин замирает, а пальцы дергаются.
Но Эстель его останавливает.
– Жан, – вкрадчиво говорит она, – Аделин не может быть одновременно женой и твоей дочерью. Теперь она взрослая женщина, а не ребенок, за которым глаз да глаз.
Отец всматривается в лицо Аделин и вздыхает:
– Поспеши.
Аделин уже умчалась.
Назад по тропинке, мимо двери в дом, через комнаты на противоположную сторону к открытому окну, оттуда на поле и к дальней полосе леса.
Восточную окраину деревни охраняют озаренные солнцем деревья. Их уже окутала тень, хотя свет еще не угас, время пока осталось.
– Аделин! – зовет отец, но та не оглядывается.
Она взбирается на окно и вываливается из него, цепляясь свадебным платьем за раму, а потом пускается бежать со всех ног.
– Аделин, Аделин! – кричат вслед голоса, но с каждым ее шагом становятся тише.
Вскоре Аделин пересекает поле, врывается в лес, ломая кустарник, и падает на колени прямо в жирную летнюю грязь. Стискивает в кулаке деревянное кольцо, оплакивая потерю еще до того, как снимает через голову кожаный шнурок.