И это, Гил, самое странное. Как могут появляться искры, если не меняются ни магнитное, ни электромагнитное поля? В любом случае, там возле камеры – Ульрих, и он говорит, что, судя по-всему, опасности никакой нет. Но на всякий случай Ульрих прекратил все работы в лаборатории и удалил людей из помещения.
Ульрих Клаузих был руководителем лаборатории вакуумной сборки плат процессоров.
Между тем автомобиль ехал по центральной улице деревни, вскоре свернул на дорогу, ведущую к въезду в Изумрудную долину. Здесь Бейтс и Абрахамс пересели в электромобиль, а водитель повел Вольво на автостоянку.
Электромобиль неторопливо ехал по дороге, огибающей скалу. Вскоре открылся вид на долину. Слева, у подножия северных скал, виднелись несколько крупных обломков, которых раньше не было. А впереди темнели корпуса.
Второй из них и был корпусом, где размещалась лаборатория с вакуумными камерами.
У входа их встречали. Несколько охранников поздоровались и, открыв дверь, впустили своих боссов внутрь.
Поднявшись на второй этаж, Бейтс и Абрахамс вошли в огромное помещение с высокими потолками, без окон, а потому с многочисленными светильниками на стенах и потолке.
Светильники горели. Перед Бейтсом предстали три ряда вакуумных камер – стеклянных параллелипипедов с манипуляторами внутри.
Освещена изнутри была лишь одна из них. На противоположной от двери стене был размещен огромный дисплей – жидкокристаллический экран, на котором увеличенно виднелась внутренность вакуумной камеры.
К вошедшим поспешил невысокий, с копной волос, как у Эйнштейна, мужчина средних лет в спецовке. Это и был Ульрих Клаузих.
У камеры возились с какими-то приборами в руках еще несколько инженеров в спецовках.
– Все пропало несколько минут назад, – вполголоса доложил Клаузих. – Но так уже было несколько раз. Подождем.
Ждать пришлось недолго. Внезапно внутри камеры (Бейтс предпочитал наблюдать все происходящее на огромном экране) загорелась что-то вроде точки, она стала быстро разбухать, разрастаться, как бы обрастать плотью и все увидели – человеческую голову.
Да-да-да, короткостриженную голову белого человека с прикрытыми глазами. Его шея как бы расплывалась, уходя в никуда, поэтому впечатление было, что голова существует сама по себе – без продолжения.
В огромном помещении лаборатории воцарила тишина. И в этой тишине голова открыла глаза, нашла взглядом стоявших у дверей Бейтса с Абрахамсом и беззвучно зашевелила губами, НЕСОМНЕННО ПЫТАЯСЬ СКАЗАТЬ НЕЧТО ОСМЫСЛЕННОЕ…
Глава 4-я
Сейдзе Сото с криком проснулся и вскочил с постели, обеими руками держась за пах. То, что только что ему приснилось, вызвало не просто страх – это было нечто большим.
Во сне Сейдзе Сото, абсолютно голый, был распят на пыточном столе. Это было ясно ему, так как на стенах висели устрашающего вида приспособления, рядом стоял столик, накрытый белым, на котором были разложены различные медицинские инструменты, да и сам стол – оцинкованный, в каких-то грязных омерзительных потеках, наводил именно на мысль о пытках. Или о морге.
Но не это было самым ужасным.
Приподняв голову, он увидел нечто, что приближалось к нему со стороны распятых ног. Именно к тому обнаженному месту, которое называют мужским естеством.
Нечто было огромными ножницами. Кто держал их в руках – Сейдзе Сото было не видно, но вот сверкающий на свету инструмент, который медленно приближался к нему, иногда щелкая лезвиями длиной чуть ли не в полметра, был виден во всех деталях.
Вот он приблизился к паху вплотную, вот какая-то сила еще больше раздвинула его ноги, вот что-то коснулось яичек, и тогда Сото закричал. Даже не закричал – заверещал тоненьким голосом, забился на столе – и проснулся, уже стоя на ногах, крепко прижимая руками к телу то, чего только что чуть не лишился во сне…
На дрожащих, подгибающихся ногах он добрел до ванной комнаты, открыл кран с холодной водой и долго мыл потное лицо.
Потом еще раз внимательно осмотрел свое естество, как будто желал убедиться, что все на месте.
А потом японец заплакал.
Он, жесткий выдержанный человек, привыкший контролировать свои чувства, заплакал, как маленький ребенок.
Потому что в глубине души осознавал, хоть и не хотел, что все происходящее с ним – заслуженная кара.
Анатолий Васильевич Монасюк, человек с недавнего времени не связанный какими-либо определенными обязательствами и обязанностями, валялся, что называется, на диване в большой комнате.