Клаузих задумался.
– Джанни, но тогда придется использовать для моделирования туловища живых людей, а не какую-то абстракцию.
Абрахамс, приподняв, красиво поиграл бровью, а затем, наморщив лоб, спросил:
– Ну, и что нас беспокоит?
– А то, что ваш антрополог может попытаться для более точного определения принадлежности нашей головы взять, и использовать все тело. Он ведь наверняка и в скелетах разбирается не хуже, чем в черепах, ведь так?
Абрахамс кивнул, и, поразмышляв несколько секунд, сказал:
– А что, если мы после того, как приделаем туловище, как бы обрежем изображение на уровне плеч. И дадим задание определить именно по форме головы то, что нам нужно?
Настала очередь задуматься Ульриху Клаузиху.
– Думаю, это можно сделать. Ограничим картинку до плеч, и в таком виде сделаем объемное вращающееся видеоизображение. Но я думаю, мы можем все сделать проще.
Давайте с компьютерного изображения сделаем скульптурную объемную композицию нашей головы. Причем размеры выдержим в точности, без искажений. И передадим вместе с изображением эту модель.
Джанни Абрахамс моментально уловил мысль Ульриха.
– Это было бы вообще идеальным решением. А что, есть такие специалисты?
– Да полным-полно. У меня ребята многие балуются этим – делают в натуральную величину птичек, ну, и различные предметы – смотря у кого какое хобби.
– Тогда договоримся так. Срочно попросите лучшего из них заняться изготовлением скульптуры. А компьютерную композицию для него сделайте сами. В этом случае вряд ли нужно так уж тщательно искать нужное туловище – просто сделайте так, чтобы у вашего парня не возникли вопросы – вот и все. Сможете придумать, что ему сказать?
– Конечно. Ну, готовлю подарок другу на день рождения, например, вот и решил сделать его скульптурный бюст.
– Ульрих, главное – после того, как вам отдадут скульптуру, сравните и размеры, и вообще конфигурацию с реальными. Мы не можем передать антропологу неточное изделие – вы понимаете, о чем я?
– Конечно. Компьютеры позволяют сделать сравнение, и причем быстро.
Антрополог Джорджтаунского университета Берни Джоунс торопливо поднялся по лестнице, ведущей к двери корпуса естественных наук университета. Здесь находилась антропологическая лаборатория – гордость университетского руководства и лично Джоунса. Главная ценность антропологической лаборатории – коллекция человеческих черепов представителей всех рас и множества народов мира. Все четыре стены занимали застекленные стеллажи, на которых располагались снабженные табличками с необходимыми пояснениями черепа. Без преувеличения можно было сказать – в области определения по узловым точкам любого человеческого черепа принадлежности его к какому-либо расовому типу и с высокой степенью вероятности – народу, специалиста более квалифицированного, чем Берни Джоунс, в США не было. Да что там в США – пожалуй, не было и в Европе. Поэтому именно с ним связался сам Джанни Абрахамс – ближайший помощник Гила Бейтса, владельца крупнейшей транснациональной корпорации Бейтс Индастриз и весьма уважаемого в научных кругах, к которым принадлежал Джоунс, человека. Он попросил его, причем подчеркнул, что просьба строго конфиденциальная, провести исследование изображения человеческой головы и дать заключение – к какому народу она может принадлежать? Для исследования ему самолетом направили и скульптуру, и компьютерное объемное изображение человеческой головы.
Профессор Джоунс спешил в лабораторию. Утром ему позвонили из канцелярии факультета и сказали, что на его имя прибыли посылка и бандероль. А так как значительность заказа была покреплена уже полученным им чеком на весьма немаленькую сумму, Берни Джоунс спешил отработать заранее оплаченный заказ.
А в Сибири в своей квартире Анатолий Васильевич Монасюк сидел на диване и перебирал фотографии, пачками лежащие между страницами альбома.
Как уже упоминалось, Анатолий Васильевич был человеком незаурядным и необычным.
Вот как раз об этом он и размышлял сейчас, перебирая фотографии.
Как получилось, что закончив школу, а затем и институт, он не имеет того, что есть практически у каждого – групповых выпускных фотографий своего класса и своей институтской группы? В которой, кстати, он был бессменным старостой все четыре года?
А врочем, ладно, нет фото. Но ведь у него на данный момент нет не то, что ни одного школьного или институтского друга, у него нет ни одного телефона своих товарищей по учебе? Как такое могло получиться – к близкой фактически теперь уже старости он стался чуть ли не один?