Меня лихорадило и я вспомнил свою встречу с Морисом. Если Рубио победил тигра, значит, он действительно относится к крупным хищникам. Лев. Наверняка.
- Значит твой паралич это не наказание за убийство, - подытожил я.
Рубио покачал головой и вытер рукой лоб, словно хотел прогнать неприятное воспоминание.
- Нет. И люди тоже меня не наказали. Одна из нас - Ив - выступила в суде в качестве свидетельницы в мою защиту. Он напал на нас обоих и с моей стороны это была самооборона. "Врач расправился с серийным убийцей" - такие заголовки были тогда в газетах. Мне удалось оставаться анонимным, но когда стало известно в какой больнице я лежал, репортеры неделями осаждали входную дверь. Они, конечно же, выяснили в какой клинике я работал, и хотели заснять, как появился на своем рабочем месте несколько месяцев спустя - в инвалидном кресле. Но им не повезло. Я не вернулся в больницу, потому что клялся защищать людей. Как я мог быть врачом, после того, что сделал?
В его голосе слышался надлом. От всей его пугающей силы ничего не осталось. Теперь я понял, почему другие избегали его. По двум причинам: бойкот с одной стороны и уважение с другой.
- Барбара после этого уже никогда не была прежней, - сказал он. - Не знаю, простила ли она меня когда-нибудь. А остальные... все поменялось. Просто всё. - Он кашлянул. - Ну ладно, теперь ты знаешь все, что хотел знать. И можешь прекращать махать перед моим окном этими дурацкими плакатами.
- Подожди! - крикнул я. - Барб хотела, чтобы ты снова кого-то убил. Кого, Рубио? Что творится в городе? Ты же знаешь!
- Ничего я не знаю, - грубо ответил он. - Ты до сих пор не понял? Я больше не имею ко всем вам никакого отношения. Я нахожусь в своего рода опале, я словно призрак - и рад этому! - Коварная улыбка льва снова появилась на его лице. Его взгляд и сегодня смотрел сквозь меня, в нем не хватало резкости. - Жаль, что ты не можешь спросить саму Барбару - она была единственной провидицей кроме меня.
Провидица. Неясный взгляд. Его высказывание о том, что он убил Пабло в здравом уме... Мне понадобилось несколько минут, чтобы понять весь масштаб этого известия. Представление оказалось таким чудовищным, что, несмотря на оружие, я подошел прямо к дверной щели.
- Ты на самом деле видишь! - прошептал я. - Причем, не только людей, ты видишь... их тени и ты помнишь!
- Не только тени, - сухо сказал он. - Они неотделимы от нас, хотя ты так думаешь. Я вижу пантеру. Нас.
Прежде чем он захлопнул дверь у меня перед носом, я просунул ногу между дверью и дверной рамой.
- Но как это возможно?
- У каждого из нас есть эта способность. Стоит лишь решиться, - нетерпеливо ответил он. - И иметь мужество. Ни у кого другого его не было. Ни у кого! Только у Барбары Виллер. И, наверное, она была последней. Вы все никогда полностью не переходили через мост. Только наполовину. Вы не бабочки и не гусеницы. Вы монстры, гусеницы с одним крылом. Когда вы хотите летать, то кружитесь вокруг себя. Да, вы эгоисты, у которых все вертится вокруг вас самих.
- Единственный эгоист это ты! - крикнул я и ударил по двери. - Ты сидишь в своей берлоге, корпя над своими тайнами. Скажи мне, что ты знаешь!
Рубио улыбнулся.
- Для чего, Джил? - сухо спросил он. - Для кого? Однажды я натерпелся ради вас страха и рассеял мрак неизвестности. Да, я вижу! И помню каждую чертову секунду моего существования в образе пантеры. Я не нахожусь во власти потерянных воспоминаний. Я – Рубио, и я Махес или лев. В одной персоне, постоянно. Без разделения. И что это дало? Остальные последовали моему примеру? Напротив. Они боялись и проклинали меня. Они развалили общество, поддались инстинктам и разделили город на территории, сами себе установили границы. А если мы одиночки? Тогда мы совсем ничто, потому что мы не звери. И живем не в дикой природе. Нам нельзя предавать нашу человеческую сущность, а люди, как ни крути, живут в сообществах и ручаются друг за друга. - Он глубоко вздохнул и кашлянул. - Нет никаких тайн, Джил, - заключил Рубио. - Никакого заговора, никакого проклятия, никакого наказания или что ты там под этим подразумеваешь. Есть просто люди, которые слишком слепы и глупы, чтобы видеть правду. Почитай мифы! Они наш учебник истории, а символы - буквы. Задействуй свое сознание, а потом прогони свое сердце через ад, если осмелишься и заслужи второе крыло. Но у тебя нет столько мужества. - Он откатился назад, чтобы я не мог схватить его вытянутой рукой, и спокойно прицелился в мою ногу в дверной щели. Меня успокаивало то, что я не видел как его рука слегка дрожала от напряжения. - Но знаешь что? Если ты так хочешь узнать секрет, то я открою тебе один, - тихо сказал он. Его палец скользнул к курку. - Будет очень, очень больно!
У меня не было выбора. Тем не менее, я помедлил, прежде чем, скрипя зубами и с колотящимся сердцем, сделал шаг назад.
- Ты лжешь, когда говоришь, что не знаешь, что происходит в городе, - процедил я сквозь зубы. - Ты боишься, смертельно боишься, не так ли? Поэтому ты делаешь фотографии? Кого ты боишься?
- Возможно таких людей как ты, - серьезно ответил он. - А фотографии, ну, так, фотографии красивые. И они никогда не лгут. - Он задумчиво посмотрел на меня, но я был слишком горд, чтобы спросить, что он видел перед собой.
- Найди себе хорошее местечко, гусеница с одним крылом, - презрительно сказал он. - Занимайся своими кошачьими уловками и счастливо умри одноглазым среди слепых. - С этими словами он захлопнул дверь.
- Тогда почему, черт побери, ты впустил меня в дом, если не хочешь ничего говорить? - выкрикнул я. Ответа я, конечно, не получил. Но когда вышел на улицу, услышал сигнал смски: «КАК ПОЧЕМУ, ЭЙНШТЕЙН? ЧТОБЫ ЗАБРАТЬ ТЕБЯ С УЛИЦЫ».
Глава 10
Мост
Зое поймала себя на том, что каждые двадцать минут нервно поглядывала на часы. Эта привычка испортила ей настроение, после чего она сняла часы и решительно опустила их в сумку. Было так хорошо просто гулять по городу, не слышать ничего, кроме музыки из наушников. Свободное время, посреди дня! Сначала она направилась к Пауле, но потом решила отправиться в южную часть города, при этом отказавшись от поездки на электричке. Еще никогда она так отчетливо не ощущала город. Уносимая потоком людей, Зое смотрела на небо, на фасады домов, на лица за окнами.
Послеобеденное время, почти уже вечер. Час пик, все спешили, прохожие тоже нетерпеливо толпились у светофоров. Хаотичность всех этих людей совпадала с состоянием беспокойства самой Зое. Это повторилось снова: среди дурманящего запаха лака для волос, парфюма и изношенной обуви, она уловила даже легкий запах реки, дегтя со стройки, а также все нюансы новой, ровной штукатурки на обновленных фасадах домов. Даже запах пролитого жира для картошки фри возле закрытой закусочной, странным образом смешавшийся с испарениями, исходящими от земли, образовал облако из душистых веществ, чей вкус она практически ощущала на языке. Это волновало ее больше, чем когда-либо - именно сейчас, когда появилась возможность быть принятой в тренировочную группу. В это мгновение Зое была бесконечно рада, что ничего не рассказала матери о своих приступах и провалах в памяти.
Спустя час, показался студенческий городок: городской университет, студенческая столовая, студенческие общежития. Скопление белых высотных зданий, которые, словно современный Стоунхендж, окружали множество спортивных площадок и зеленых насаждений. Зое прошла мимо группы студентов, следуя за свистком судьи, который смогла расслышать, несмотря на наушники. Выйдя на спортивное поле, Зое ощутила прилив такого восторга, что музыка, пульсирующая в ее голове, начала восприниматься как яркий дурман, так что она даже захмелела от радости. По сравнению со спортивной площадкой ее школы, территория университета напоминала стадион. Как раз в это время проходила игра двух волейбольных команд. Зое села на скамейку на краю поля, чтобы понаблюдать за соревнованием.
Время протекало в такт музыки. Через полтора часа, после игры похожей на битву в немом кино, игроки пожали друг другу руки. Студенты пришли на групповую тренировку, несколько спортсменов-одиночек выполняли упражнения на выносливость. Когда начало смеркаться и зажегся свет, две студентки упорно продолжали свои тренировки, бегая круг за кругом. Зое, мысленно, как в трансе, бежала вместе с ними. Она видела саму себя бегущей по дорожке. Видела себя через два года, окончание школы. Собранный чемодан, в нем кроссовки для бега. Ее комната в студенческом общежитии, ее собственная цель, свобода. Ни малейшего воспоминания о Давиде, никакой тесноты, ограничений и сложных ритуалов совместного проживания с Леоном и мамой.