— Сделай нам кофе, — донеслось мне спокойное в спину. — Зерна на верхней полке, где-то за образцами в синей банке.
Образцами чего, хотел я спросить, но сдержал язык. Не желаю это знать. Чувствую, как ногти впились в ладонь. Я разжал непроизвольно сжатый кулак, выдохнул и пошел вниз. Спокойствие, оно мне нужно. Здесь поможет только холодная логика, а не эмоции.
Кофе так кофе, мне тоже не помешает чашечка.
Она сидит напротив за кухонным столом и пьет кофе из белой чашки, манерно оттопырив мизинец с неровно обгрызенным ногтем. Но что ударило по мне больше всего, так это то, в чем она спустилась.
Та же одежда, в которой я ее нашел. Черная форма ОМД, аккуратные заплатки прикрывают потертые места, на поясе в ножнах армейский посеребренный нож, а в кобуре пистолет. Уверен, что в обойме начиненные серебром и ртутью пули. Поверх одежды облегченный бронежилет с давно стертым специальным напылением. Он весь в следах опытов, крови и давно забытых временем сражений.
Она все еще там, с грустью осознал я, все еще на этой чертовой войне. Мирная Шамбара не смогла смягчить прежние ужасы, а всюду ходящие Духи похоже только сильнее напрягли обретенные Мастером Духов инстинкты.
— В чем дело? — спросила она, поставив чашку на блюдце. — Ты злишься на меня?
Я отодвинул свою, так и не тронутую чашку с кофе. Положил руки на стол, скрестив пальцы.
— Верно.
— Сюрприз, — без эмоций отвечает Проф. — Мне насрать. Мы уже делали такое раньше, что изменилось?
— Проф… Сейчас уже не те времена.
— В точку, не те, — кивнула вдруг она. — В чем дело? Ты не понимаешь?
— Трудно понять чокнутого злого профессора.
Алина привычную раньше шуточку не поддержала никак. А ведь раньше она гордо улыбалась прозвищу.
— Скажи, Антон, о ком ты так беспокоишься? — она холодно хмыкнула. — О Духах? Ты парился о них и в прежние времена, тут ничего нового. Но о людях? Этих людях? Тут я не могу тебя понять. В чем проблема?
Я не успел начать наезды, как Проф сама начала заводиться.
— Они уже не те, о ком нам стоит беспокоиться! Это не те люди, не наши. От нашего Человечества они спустя века они так же далеко, как мы от обезьян! Я вскрывала их, изучала каждую мелочь, я знаю.
Зло сощурившись и не дав мне рта раскрыть, она с неожиданным жаром продолжает:
— Сердце немного больше, кровеносная система другая. Их нервы и мышцы лучше, кости крепче. А еще эта хрень повсюду, у каждого добавилась энергетическая система, которая способна развиваться. Это — Человечество? Все они сраные мутанты, где-то провалившиеся на пути стать такими же, как Духи. За это дерьмо в виде людей ты меня отчитывать собираешься? Если так, то пошел бы ты нахер, Антон.
Я молчал. Я знал все это примерно, но не ожидал, что она отреагирует так. Алина же восприняла молчание по-своему.
— Лучше бы ты меня добил, — с горечью, от которой даже мне заплакать захотелось. — Этот мир не мой. Люди не мои, цивилизация… Ха, летающие кораблики из волшебной, млять, руды. И ты сам.
— А что я, — постарался спокойно спросить я.
— Ангелы пытали меня, Антон, — твердо высказала Проф. — Истязали и мучили. А теперь ты сидишь передо мной, похожий на отродий Небес во всем, кроме имени и ощущения силы. Один твой облик причиняет мне боль. Где за этими глазами тот, настоящий Антон Табаков? Он все еще там?
— Это всего лишь внешность, Алин.
— Нет, это не так, — задрожали губы. — Я больше не узнаю тебя. Где храбрец, с иронией ложившийся на операцию без шансов на успех? Где он, противник всего нечеловеческого, которым все мы восхищались? Давший нам всем убежища, утешающий сдавшихся? Где он?
— Проф, угомонись.
— Ты — больше не он.
Она сказала это с такой убежденностью, что я не нашел в себе сил спорить, сам усомнившись. Неужели я так сильно изменился?
— Два жалких труса, — прошептала вдруг она. — Ты и Игорь. Два жалких труса!
Я вздрогнул от внезапных обвиняющих слов. Алина вскочила, с яростью смахнула рукой чашку со стола. Фарфор разлетелся на осколки, ударившись о стену. Злые слезы потекли по щекам. А ее взгляд, полный обвинений, жалил не хуже острого клинка.
— Ну же, чего молчишь?! Ненавижу вас обоих! Слышишь? Ненавижу!
Я молчал.
— Где вы были? Где вы были?! Там, где мы падали, сражаясь, где вы были?! Вы оба!
Я отвел взгляд. В носу свербело, а в горле застыл ком. Чувство вины удушало, тяжело давило на грудь.
— Твари, — плача, дрожащим голосом обвиняет она. — Какие же вы твари.
Я многое мог сказать. Оправдаться с логикой и фактами, которыми сам удушал совесть по ночам. Но под взглядом этих глаз, полных горячих слез, не мог. Просто не мог ничего сказать. Ни словечка.