Джон Бойн
Незримые фурии сердца
Роман
Джону Ирвингу в знак дружбы и восхищения
– Неужто мне одной кажется, что с каждым днем мир становится все гаже? – за завтраком спросила Мериголд, взглянув на мужа.
– Вообще-то я считаю… – начал Кристофер.
– Вопрос риторический. – Мериголд закурила сигарету, шестую за утро. – Не утруждайся ответом.
John Boyne
The Heart's Invisible Furies
Книга издана с согласия автора и при содействии William Morris Endeavor Entertainment и Литературного агентства Эндрю Нюрнберга.
Все права защищены. Любое воспроизведение, полное или частичное, в том числе на интернет-ресурсах, а также запись в электронной форме для частного или публичного использования возможны только с разрешения владельца авторских прав.
John Boyne by The Heart's Invisible Furies Copyright © John Boyne 2017
© Александр Сафронов, перевод, 2018
© Андрей Бондаренко, макет, дизайн обложки, 2018
© «Фантом Пресс», издание, 2018
Часть первая
Позор
1945
Кукушка в гнезде
Добрые люди Голина
Задолго до того, как стало известно, что преподобный Джеймс Монро обрюхатил двух женщин (одну в Дримолиге, другую в Клонакилти), он, встав в пресвитерии приходской церкви Богоматери Звезды Моря, заклеймил мою мать шлюхой.
Семья наша расположилась во втором ряду. Дед мой сидел ближе к проходу и носовым платком полировал бронзовую табличку с именами его родителей, привинченную к спинке передней скамьи. Он был в выходном костюме, накануне вечером отглаженном моей бабушкой, которая сейчас искривленными пальцами перебирала четки из яшмы и беззвучно шевелила губами, покуда дед не накрыл ладонью ее руку, призывая затихнуть. Справа от бабушки сидели, по ранжиру возраста и тупости, шесть моих дядьев, от темных напомаженных волос которых несло розовым маслом. Сзади было видно, что каждый следующий дядька на дюйм выше предыдущего. Изо всех сил они боролись со сном, поскольку всю ночь протанцевали, домой явились на бровях, а через пару часов отец их растолкал, чтобы идти к мессе.
В конце ряда, под десятым стоянием Крестного пути, сидела моя мать, у которой от страха перед тем, что ее ожидало, екало в животе. Она даже не осмеливалась поднять голову.
Служба, рассказывала мама, началась в обычной манере: священник пробубнил вступительную молитву, паства неслаженно пропела «Господи, помилуй». Уильям Финни, сосед маминого семейства, напыщенно прошествовал к кафедре и, откашлявшись прямо в микрофон, приступил к первому и второму литургическим чтениям, подавая каждое слово с таким драматическим накалом, словно лицедействовал на подмостках Театра Аббатства[1]. Затем отец Монро, изрядно взопревший под тяжестью одежд и безмерного гнева, восславил Господа и разрешил всем сесть, а разрумянившиеся служки метнулись на свое место, взбудораженно переглядываясь. Видимо, в ризнице они заглянули в черновик проповеди или подслушали ее репетицию, когда священник облачался в сутану. Либо попросту знали, на какую жестокость он способен, и радовались, что нынче достанется не им.
– С незапамятных времен род мой обитает в Голине, – начал отец Монро, оглядывая полторы сотни вскинутых голов и одну склоненную. – Тут ходил гадкий слушок, что семья моего прадеда жила в Бантри, но никаких подтверждений этому, слава Богу, не нашлось. – Паства откликнулась одобрительным смешком – мол, капля квасного патриотизма еще никому не вредила, – и священник продолжил: – Матушка моя, добрая женщина, любила наш приход. Она сошла в могилу, ни разу не покинув пределы Западного Корка, о чем ни секунды не жалела. Здесь живут добрые люди, говорила она. Добрые, честные католики. И я, знаете ли, не имел повода сомневаться в ее словах. До сегодняшнего дня.
По церкви пробежал шумок.
– До сегодняшнего дня, – повторил отец Монро, печально покачивая головой. – Кэтрин Гоггин здесь? – Он огляделся, словно не зная, где ее искать, хотя все шестнадцать лет каждое воскресенье мать сидела на одной и той же скамье. Тотчас к ней повернулись головы всех мужчин, женщин и детей, пришедших на службу. То есть всех, кроме моего деда, шести дядьев, упорно смотревших перед собой, и бабушки, которая потупилась одновременно с тем, как мама подняла взгляд, – этакий балансир позора. – А, вот ты где. – Священник улыбнулся и поманил мать: – Будь благонравной девицей и подойди ко мне.
Мать встала и медленно прошла к алтарю, куда прежде подходила только для причастия. Много позже она рассказывала, что лицо ее отнюдь не горело, но покрылось мертвенной бледностью. В церкви, разогретой жарким солнцем и дыханием возбужденных прихожан, было душно, и мать боялась, как бы ей не сомлеть и не грохнуться на мраморный пол, где ее оставят истлевать в назидание ровесницам. Она испуганно посмотрела на священника и, встретив его злобный взгляд, тотчас отвернулась.
1
Один из самых известных театров Ирландии, славится своими музыкальными и оперными постановками. –