Сначала думали, не будет ли этот малец подавать сверху какие-нибудь сигналы, проследили и оставили его в покое — своих дел достаточно. Лучше пусть сидит на дереве, чем прячется в кустах. Того и гляди в лес убежит.
А в лесу у мальчика — старшие друзья. Из соседних хуторов многие ушли в партизаны. Он знает каждого по имени-отчеству.
Где-то на дороге, когда наши части уходили на восток, мальчуган подобрал маленькую ультракоротковолновую станцию, пронизанную осколками и, конечно, не работавшую. Но мальчуган был страстным радиолюбителем, сам строил приемники и умел разбираться даже в передающих схемах. К счастью, у него оказалась подходящая приемная лампа, которую он поставил в радиостанцию на место разбитой.
Аппарат заработал.
У партизан тоже были эти радиостанции, и через несколько дней юный радиолюбитель установил с ними связь.
В штабе вражеского полка ничего об этом не знали. Радиостанций передовой полосы у них не было — слушать на ультракоротких волнах нельзя, — и поэтому наш радист свободно разговаривал с партизанами.
Радиостанцию он прятал под досками, а сверху навалил сена. Вполне понятно, что и антенну он приспособил иную — кусок провода среди ветвей.
Дерево было высокое, а потому дальность радиостанции увеличилась втрое, что оказалось достаточным для надежной связи с партизанами в лесу.
Сверху видно всё — посты, расставленные вокруг хутора, и ночные засады. О них мальчик разузнавал еще вечером и сразу же передавал в лес о намерениях врага.
Как-то на хутор привезли двух наших пленных, и, когда стемнело, их вывели к реке, видимо для того, чтобы расстрелять подальше от хутора. Об этом также было передано в лес.
Взошла луна. Засеребрились прибрежные камыши. Не видел наш маленький радист, как по реке проскользнули две лодки. Вдалеке блеснула вспышка, другая, послышались выстрелы.
На хуторе поднялся крик, всполошился вражеский гарнизон, началась стрельба. Но поздно — лодки с партизанами и спасенными пленными скрылись в камышах.
Потом, когда наши войска освободили хутор и погнали врага далеко на запад, пришло известие о награде юного радиста, а маленькая радиостанция, которая ему уже была не нужна, хранилась в одной из частей и, по слухам, побывала даже в Берлине.
Аня поет
— Места там были глухие, как в тайге, — рассказывал старший лейтенант, связист, с которым я встретился в госпитале. — Леса да болота. Ни пройти, ни проехать, особенно весной. Сидим в лесу на островках и ездим на лодках от кочки до кочки.
Но ничего, и эти места освоили, узнали каждый кустик, да и вражеские повадки хорошо изучили. По утрам их минометы деревья ломают, в обед пулемет чешет, а к вечеру две пушчонки тявкают.
Так и живем — пробавляемся по мелочам, "языков" ловим, снайперы орудуют. Времени свободного у нас хватает, самодеятельность организовали. Нашлись и танцоры и баянисты. Сделали эстраду в лесу.
Больше всего нравилось нам пение Ани. Замечательный голос — чистый, звонкий, задушевный!
— Не раз Аня ходила в разведку, не хуже наших ребят. Уходила одна и не боялась.
Радиостанцию с собой брала и все, что высмотрит, тут же по радио доложит.
Так и в этот раз пошла она выполнять задание.
Включили мы радиостанцию на прием и ждем Аниного голоса вот уже часов шесть подряд. Пора бы сообщить о себе, но ничего не слышно. Ну, думаем, радиостанция у нее испортилась. О другом боялись думать.
В это время где-то справа от нас перестрелка завязалась. Фашисты с фланга зашли.
Окопались.
А ночью они попробовали переправиться через болото. Совсем в другой стороне заводили машины, которых там раньше не было. Ничего не понятно. То ли они нарочно это делают, чтобы отвлечь огонь в ту сторону, то ли вправду там готовится переправа. Вот если бы Аня подсказала! Ведь ей виднее.
Рассветало. Туман встал такой, как дымовая завеса, — в двух шагах ничего не видно. Впереди слышны одиночные выстрелы. Мы не переставая дежурили у радиостанции и ждали вызова Ани. Приемник шипел, и вдруг сквозь этот шум прорвались долгожданные слова:
— "Дон", "Дон", я "Двина". Передаю сводку 46-54-87…
Шифрованной радиограммой наша радистка предупреждала, что южнее опушки леса враг организует переправу, уже сделана насыпь, по которой может пройти даже артиллерия.
— Как же ты? — невольно вырвалось у меня.
— Не беспокойтесь. Все в порядке.
Этой же ночью вражеская переправа была сорвана. Наши минометчики постарались.
Противник начал обстреливать наши позиции. Снаряды ложились неподалеку от блиндажей. Тонкий прутик антенны вздрагивал при каждом разрыве.
На соседней волне наш радист услышал отрывистый лай немецкой артиллерийской корректировки. Чувствуем, что пристрелка заканчивается и скоро вражеские снаряды будут ложиться точно по целям.
И вдруг на этой же волне послышалась знакомая песня:
— "А ве-е-чер опя-а-ать…" Это Аня, чтобы помешать корректировщику, затянула нашу любимую песню "Вечер на рейде". Ведь она сейчас находилась гораздо ближе к огневым позициям противника, чем радиостанция его наблюдательного пункта, и ее передача там была слышна громче.
Выпустив еще несколько снарядов, вражеские орудия замолкли.
Прошло минут двадцать. Снова выстрел, снова лай корректировщика и песня нашей радистки. Она не давала ему передать ни одного слова.
Но вот немец затих, а через минуту снаряд разорвался совсем близко от нас. Так… Значит, немцы договорились и перешли на другую волну. Мы проверили диапазон. Вот где они уселись: у самого края шкалы. Послышалась резкая команда. И снова Анин голос:
— "…что песен не петь нам нельзя…" Ну и молодец она! Точнейшим образом на их ВОЛНУ садится. Скоро все наши узнали, что Аня мешает врагу корректировать обстрел наших позиций.
— Ну как, поет? — спрашивают друзья у радиста.- Дай послушать!
Но он не может никому отдать телефоны, — надо следить за передачей. Тогда вытащили полевой усилитель и подключили его к радиостанции. Анина песня наполнила тишину.
Только песня уже не та. Она то совсем затихала, то вновь возрастала до прежней силы и наконец оборвалась.
Радист попробовал вызывать Аню, но ответа не было.
Наши ребята забеспокоились. Наконец, не сговариваясь, трое из них вышли на свет фонарика.
— Разрешите, товарищ старший лейтенант, мы пойдем.
— Когда будете пробираться болотом, радиостанцию подвяжите повыше… — Только так я и мог ответить.
Аню было трудно найти. Ночь. Чтобы не выдать себя, она, наверно, притаилась в кустах. Кто знает, не бродят ли вокруг вражеские разведчики? Да и наши должны идти осторожно. Единственная надежда на радиостанцию. Только вызывать Аню надо тихонько, спрятав микрофон в рукаве.
На вызовы она не отвечала. Наконец, на волне "120", где была принята последняя передача Ани, радист заметил, что шум приемника исчезает. Это всегда так бывает, если поблизости включен передатчик, настроенный на данную волну. Такова особенность маленьких ультракоротковолновых станций.
Вращая в разные стороны шнур противовеса, можно было определить, в каком направлении наиболее заметно пропадание шума. Нашли это направление и пошли напрямик.
Наконец шум совсем прекратился. Значит, где-то здесь, совсем рядом, находится радиостанция.
В густых кустах, повиснув на ветках, лежала наша Аня. зажав в руке микрофон.
Гимнастерка её потемнела от крови. Рядом стояла радиостанция, излучая последние крохи оставшейся энергии батарей. …Через несколько дней Аня уже могла рассказать о том, что пришлось ей пережить:
— В ту ночь, когда я отправилась в разведку, мне удалось заметить продвижение немцев на левом фланге. Я сообщила об этом и решила выждать, прячась в лесу.
Начался обстрел, и на соседней волне я обнаружила корректировщика. Надо ему как-то помешать, но, будто назло, в радиостанции испортилась кнопка вызова.