– Ты хотела бы помочь такому, как он?
Глаза Вьяры превратились в полыхающие голубые огни. Но Анна не испугалась.
– Первая нормальная реакция – спасти жизнь.
– А вторая? Даже когда ты знаешь, что этот человек – причина твоих несчастий или несчастий того, кого ты любишь?
– Я никогда не была в подобных обстоятельствах, и мне трудно судить. Впрочем, судить других – любимое занятие людей.
– Именно. Но вернемся к Йохану Ливи. В тот вечер они ужинали с Мариной и Эленой. Обычный семейный ужин. Довольно скромный, чтобы не развращать слабую плоть, разумеется. Жена пастора почти смирилась со своей судьбой. Ее жизнь всецело принадлежала ему. Она подстраивалась под него, угождала. Если не по собственному желанию, то из страха за себя и своих детей. Элена жила вдали от ребенка, которого родила в своей комнате, откуда не выходила несколько месяцев подряд. Пастор приложил много сил, чтобы позорная тайна не вышла за пределы его дома. Как только она благополучно разрешилась от бремени, он дождался глубокой ночи, чтобы отнести ребенка в сиротский приют. Там он наплел, что ребенка оставили на пороге церкви и родители неизвестны.
Лишив Элену возлюбленного и дитя, пастор превратился для нее в смертельного врага. Каждая минута, прожитая им, отнимала минуты жизни у нее. И потому, когда Йохан Ливи внезапно схватился за горло и в одно мгновение стал ярко-красного цвета, она поняла, что час возмездия настал. Марина, понятное дело, испугалась и, как ты и сказала, кинулась помочь. Но тут ее дочь проявила недюжинную решительность. Она схватила мать за руку и остановила. Марина была в ужасе. Сперва она не поняла, почему дочь удерживала ее. Ведь на полу умирал человек. Элена встала перед матерью, всем своим видом показывая, что не желает ничего предпринимать.
Марина рыдала от страха, а пугающая мысль о том, что он умирает и этим приносит им освобождение, звенела в ее голове. Она разрывалась между чувством мести и долгом. Элена же выглядела весьма хладнокровно. На ее спокойном лице лишь изредка мелькала довольная улыбка. Перед ней умирал не человек, а средоточие всех их бед и несчастий, а потому сострадание не шевельнулось в ней. Как, должно быть, жутко выглядела эта сцена. Скрючившийся мужчина на полу со сведенными судорогой пальцами. Его рот покрыт пеной, а глаза широко раскрыты. Над ним стоят две женщины. Одна плачет от страха перед Богом и своей совестью, а вторая наслаждается агонией своего врага.
– Ужасно…
Анна, не выдержав, закрыла лицо руками.
– Сколько боли и грусти в этой истории. Сколько страданий.
Вьяра вздохнула.
– Боль сопровождает человечество от начала времен. Ничего не поделаешь.
– Что же дальше? – с нетерпением спросила Анна.
– Ты торопишься. Не хочешь насладиться мыслями о справедливости?
– Я понимаю, что у Элены было такое право, и все же…
– Просто ты не способна понять, потому что тебе никогда не приходилось терпеть подобное, – резко сказала Вьяра. Ярость, словно факел, вспыхнула в ней. – День за днем испытывать унижение и страх, чтобы потом получить несколько минут радости, пусть даже такой пугающей ценой.
– Да, вы правы. В своей жизни я не сталкивалась с таким и благодарна за это судьбе.
– Не заставляй жалеть о том, что я открыла тебе, – предупредила Вьяра. Она встала. – Уже поздно. Хватит и этого. Мы слишком по-разному смотрим на устройство этого мира.
– Простите, – Анна покачала головой. – И поверьте, что мне искренне жаль всех, кто пострадал в этой семье. С тех пор как я узнала о близнецах, их жизнь стала моей жизнью. Понимаете?
Вьяра кивнула, ничего не ответив. Она вновь выглядела как языческая царица, холодная, безжалостная и неприступная.
– И все же, – Анна остановилась. – Чем все закончилось?
Вьяра раздраженно уставилась на нее.
– У меня нет более желания это обсуждать. Я сказала достаточно.
– Прошу вас. Скажите только, что стало с женщинами этого рода?
– Это становится невыносимым, – процедила Вьяра, буравя тяжелым взглядом Анну. Затем она пробормотала «настырная девчонка», подошла к столу и, взяв лист бумаги и ручку, что-то написала там. Свернув лист бумаги, она положила его в конверт и запечатала.
– Сделаем так, – произнесла она тоном, не терпящим возражений. – Ты уезжаешь отсюда и вскрываешь письмо дома. В своем городе. Только так. Я более не желаю видеть тебя.
– Очень жаль, – тихо произнесла Анна, беря конверт. – При других обстоятельствах…
– Других обстоятельств нет, – Вьяра начала терять терпение, но тут же добавила уже чуть мягче. – Просто уходи.