Эви произносила, надвигаясь на меня:
- А где он теперь, твой брат, ты хоть знаешь?
- Мертв, - отвечала я, отвернувшись и обращаясь к аудитории. - Умер от СПИДа.
А Эви спрашивала:
- Ты точно уверена?
И я отвечала:
- Эви!
- Нет, правда, - говорила она. - Я спросила не просто так.
- Не надо шутить со СПИДом, - отвечала я.
А Эви говорила:
- Очень даже может быть...
Вот так легко сюжет срывается с колеи. Ведь эти покупатели ждут настоящей драмы, поэтому, естественно, думаю, Эви создает обстановочку.
- Твой брат, - продолжает Эви. - Ты правда видела, как он умер? На самом деле? Или, может, видела его мертвым? Ну, там - в гробу, с оркестром? Или его свидетельство о смерти?
Все люди смотрели.
- Да, - говорю. - Еще и как видела, - можно подумать, мне охота попасться на лжи.
Эви нависает надо мной всем телом:
- Так ты видела его мертвым, или нет?
Все люди смотрят.
- Еще и каким мертвым.
Эви спрашивает:
- Где?
- Мне очень больно это вспоминать, - говорю я, пересекая сцену направо, в сторону гостиной.
Эви преследует меня, спрашивая:
- Где?
Все люди смотрят.
- В клинике для безнадежных, - говорю.
- В какой клинике для безнадежных?
Иду по сцене дальше направо, в следующую гостиную, следующую столовую, следующую спальню, кабинет, домашний офис, а Эви хвостиком бежит за мной, и всю дорогу над нами нависает публика.
- Ты же знаешь, как бывает, - говорю. - Если не видишь педика настолько долго, это считай гарантия.
А Эви отзывается:
- Так на самом деле ты не знаешь, мертв он или нет?
Мы трусцой пробегаем следующую спальню, гостиную, столовую, детскую, и я говорю:
- Это СПИД, Эви: вперед и с песней.
Тогда Эви вдруг встает на месте и спрашивает:
- Почему?
А публика отправляется прочь от меня в сотнях направлений.
Потому что мне правда, правда, правда хочется, чтобы мой братец был мертв. Потому что родители хотят видеть его мертвым. Потому что - да просто жить легче, если он мертв. Потому что тогда я единственный ребенок. Потому что теперь мой черед, черт побери. Мой черед.
А толпа покупателей рассосалась, оставив лишь нас и камеры безопасности, которые заменяют Бога, наблюдая за нами в ожидании, когда мы облажаемся.
- Почему это все тебе так важно? - спрашиваю.
А Эви уже странствует вдаль, оставляя меня одну со словами:
- Просто спросила.
Потерявшаяся в собственной маленькой замкнутой петле.
Вылизывая собственную дыру в заднице, Эви отвечает:
- Ничего такого, - говорит. - Забудь.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
На Планете Брэнди Элекзендер вселенной правит надежная проверенная система богов и богинь. Некоторые - злые. Некоторые - само добро. Мэрилин Монро, например. Потом идут Нэнси Рейган и Уоллис Уорфилд Симпсон. Некоторые из богов и богинь живы поныне. Некоторые уже мертвы. Многие из них - пластические хирурги.
Система не статична. Боги и богини приходят, уходят, скачут друг через дружку, меняя свой статус.
Авраам Линкольн обитает на личных небесах лишь затем, чтобы сделать наш автомобиль парящим пузырьком воздуха с запахом новой машины; чтобы автомобиль ехал гладко, как взятый из рекламного ролика. В эти дни, говорит Брэнди, за погоду отвечает Марлен Дитрих. Сейчас - осень нашего томления. Мы несемся по Шоссе N5 под серыми небесами, в синем гробовом интерьере салона "Линкольн Таун Кар", взятой напрокат машины. Ведет Сэт. Мы всегда так сидим: Брэнди на переднем сиденье, я на заднем. Едем сквозь три часа сценической красоты между Ванкувером, Британская Колумбия, и Сиэтлом. Асфальт и внутреннее сгорание несут нас вместе с "Линкольн Таун Кар" на юг.
Так путешествовать - все равно, что наблюдать мир по телевизору. Стекла с электроприводом постоянно подняты, поэтому атмосфера планеты Брэнди Элекзендер всегда окрашена в теплый, неподвижный и тихий синий цвет. Здесь под 25 градусов, и весь внешний мир с деревьями и облачным слоем прокручивается мимо в миниатюре за выпуклым стеклом. Прямая спутниковая трансляция. А мы - маленький мирок Брэнди Элекзендер, ракетой несущийся сквозь это все.
Продолжая и продолжая вести машину, Сэт спрашивает:
- Вы никогда не задумывались о жизни, как о метафоре для телевидения?
Наше правило: когда Сэт за рулем - никакого радио. Иначе, если случится песня Дайонны Уорвик, Сэт начнет рыдать диким ревом, плача большими слезами в стиле "Эстинил", вздрагивая глубокими всхлипами "Провера". Если попадается Дайона Уорвик с песней Барта Бакара, нам тут же приходится сдавать к обочине, иначе машина точно будет разбита.
Эти слезы, и то, как его пухлое личико утратило резные тени, которые, бывало, скапливались у него под бровями и скулами; то, как рука Сэта проскользнет к соску под рубашкой и начнет теребить его, как откроется рот и закатятся глаза, - все это гормоны. Эстрогеновые добавки, премарин, эстрадиол, этинил эстрадиола, - все они отправляются в диетическую колу Сэта. Конечно, есть риск повредить ему печень такими ежедневными передозировками. Может, его печень уже поражена, или у него рак, или сгустки в крови, - тромбоз, если вы врач, - но я готова испытать удачу. Конечно, все это просто смеха ради. Посмотреть, как у него разовьется грудь. Увидеть, как его мужественная, по-детски притягательная развязность обрастет жиром, и он возьмет привычку дремать после обеда. Все это замечательно, но вот если бы он умер - я смогла бы продвинуться до исследования других интересных вещей.
Продолжая и продолжая вести машину, Сэт спрашивает:
- Не задумывались, что телевидение в какой-то мере делает нас Богом?
Это уже новый плод его самоанализа. Щетина у него стала расти слабее. Наверное, из-за антиандрогенов, которые сжирают вырабатывающийся тестостерон. Задержки воды в тканях - пускай не замечает, сколько влезет. Смены настроения. В зеркале заднего обзора из его глаза скатывается по лицу одинокая слеза.
- Я что здесь - один, кому нужны эти выводы? - ноет он. - Я что - единственный в машине, кто ощущает хоть что-то по-настоящему?
Брэнди читает книгу в мягкой обложке. В основном чтиво Брэнди составляют всевозможные глянцевые рекламные брошюры пластических хирургов о влагалищах, дополненные цветными рисунками, на которых в идеально-схематичном виде показано, как должен располагаться мочеточник, чтобы обеспечить направление потока мочи вниз. На других рисунках изображено, как должен быть подвешен клитор высшего качества. Все это - серии из пяти картинок, влагалища по десять-двадцать тысяч долларов за штуку, лучше всамделишных, и Брэнди днями сидит, листая рисунки туда-сюда.
* * *
Перенесемся на три недели назад, когда мы были в особняке в Спокэйне, штат Вашингтон. Мы находились в гранитном шато по Саут-Хилл, и за окнами ванной повсюду широко разливался Спокэйн. Я вытряхивала перкодан из коричневого пузырька в кармашек сумочки, отведенный под перкодан. А Брэнди Элекзендер рылась рядом под раковиной, в поисках чистой пилочки для ногтей, когда нашла эту книгу в мягкой обложке. И теперь всех богов и богинь затмило своим восходом какое-то новое божество.
Переключимся назад на Сэта, разглядывающего мой бюст в зеркало заднего обзора.
- Телевидение и правда делает нас Богом, - повторяет он.
Дайте мне терпимость.
Вспышка!
Дайте мне понимание.
Вспышка!
Даже после долгих недель, проведенных со мной в дороге, прекрасные ранимые голубые глаза Сэта никогда не встречаются с моими. Что же - свою новую манеру томного самоанализа пускай не замечает, сколько влезет. И то, как пищевые добавки уже успели побочно повлиять на его глаза, повысив выпуклость роговой оболочки настолько, что его контактные линзы начали постоянно вываливаться при ношении. Скорее всего, благодаря добавке эстрогенов в его апельсиновом соке по утрам. Пускай не замечает все это, сколько влезет.