Брэнди спрашивает:
- Разве не ясно? Потому что мы натасканы так, чтобы вести жизнь правильно. Чтобы не делать глупостей, - говорит Брэнди. - А я считаю - чем большей кажется глупость, тем больше шансов для меня вырваться и жить настоящей жизнью.
Как Христофор Колумб, который поплыл навстречу бедствию на край света.
Как Флеминг со своим хлебным грибком.
- Настоящие наши открытия приходят из хаоса, - кричит Брэнди. - Из странствий в те места, которые кажутся неверными, глупыми и дурацкими.
Ее величественный голос заполняет дом, она орет:
- Не надо убегать от меня, когда я, на минутку, пытаюсь объясниться!
Ее пример - женщина, которая карабкается на гору, без разумной причины для таких упорных стараний, и для большинства людей это дурная блажь, неприятности, глупости. Та альпинистка может целыми днями быть в голоде и холоде, мучениях и страданиях, но всю дорогу будет карабкаться на вершину. И, может быть, оно ее изменит, но все, что она хочет видеть в этом - свою личную историю.
- А я, - говорит Брэнди, все еще стоя в двери ванной комнаты, все еще разглядывая потрескавшийся лак. - Я делаю такую же глупость, только гораздо хуже: боль, деньги, время, и то, что меня бросили все старые друзья - а в конце мое тело станет моей историей.
Операция по смене пола может казаться кому-то чудом, но если тебе такого не хочется - это высшая форма самоуродования.
Она продолжает:
- Речь не о том, что быть женщиной плохо. Может быть, это замечательно, если хотеть быть ею. Фишка в том, - говорит Брэнди. - Что быть женщиной мне хочется меньше всего на свете. Это самая большая в мире глупость, которую я могу себе выдумать.
Потому что мы настолько пойманы в западню нашей культуры, в бытие бытия человеком с этой планеты, с мозгами как нам положено, с такой же парой рук и ног, как у всех. Мы настолько в ловушке, что любой путь к побегу, который мы можем вообразить себе, окажется лишь новой частью западни. Все, чего мы хотим - мы приучены хотеть.
- Моей первой идеей было ампутировать себе руку и ногу, левые или правые, - она смотрит на меня и пожимает плечами. - Но ни один хирург не согласился бы мне помочь.
Говорит:
- Я рассматривала СПИД в качестве опыта, но тут СПИД уже был у всех подряд, и это казалось совершенно попсовым и банальным.
Говорит:
- Что-то такое сестры Реи сказали моей родной семье, почти уверена. Эти сучки иногда очень переимчивы.
Брэнди вытаскивает из сумочки пару белых перчаток, того типа, у которых на запястье застежка из жемчужины. Она сует руку в каждую перчатку и застегивает пуговицы. Белый - не очень хороший выбор цвета. В белом ее руки кажутся пересаженными от гигантского мультяшного мышонка.
- Потом я подумала насчет перемены пола, - продолжает она. - Хирургии изменения сексуальных функций. Эти Реи, - говорит она. - Считают, будто меня используют - а на самом деле я использую их с их деньгами, позволяя им думать, что они надо мной хозяева и вся идея принадлежит им.
Брэнди поднимает ногу, разглядывая сломанный каблук, и вздыхает. Потом тянется и снимает вторую туфлю.
- Ни к чему из этого Реи меня не толкали. Ни к чему. Просто это было самой большой глупостью, которую я могла сделать. Самым большим вызовом, который я могла себе бросить.
Брэнди отламывает каблук с целой туфли, оставляя ноги в двух уродливых плоскодонках.
Говорит:
- В бедствие надо прыгать обеими ногами.
Выбрасывает каблуки в мусорное ведро ванной.
- Я не натуралка и не голубая, - продолжает она. - И не бисексуалка. Я хочу вырваться из ярлыков. Не желаю, чтобы вся моя жизнь была втиснута в рамки одного слова. Или рассказа. Я хочу найти что-то другое, непостижимое, какое-то место, которого нет на нашей карте. Настоящее приключение.
Сфинкс. Тайна. Пустая страница. Непостигнутая. Неопределенная. Непостижимая. Неопределимая. Всеми этими словами Брэнди обычно описывала меня в вуалях. Не просто рассказ, который продолжается в духе - "а потом, а потом, а потом", а потом раз - и смерть.
- Когда тебя повстречала, - говорит она. - Я завидовала тебе. Я жаждала твое лицо. Я подумала, что лицо как у тебя потребует куда больше крутизны, чем любая операция по смене пола. Оно даст тебе открытия значительней. Оно сделает тебя сильнее, чем я когда-либо смогу стать.
Начинаю спуск по лестнице. Брэнди в новых плоскодонках, я в полном смущении, - мы добираемся в фойе, а через двери гостиной слышно, как протяжный, глубокий голос мистера Паркера талдычит снова и снова:
- Правильно. Давай.
Мы с Брэнди на минутку приостанавливаемся за дверьми. Снимаем друг с дружки клочки пыли и туалетной бумаги, и я взбиваю Брэнди примятые сзади волосы. Брэнди немного подтягивает колготки и одергивает пиджак спереди.
Открытка и книжка спрятаны у нее в жакете, член спрятан в колготках, - сразу не скажешь, есть оно там, или нет его.
Распахиваем двойные двери гостиной, а там мистер Паркер и Эллис. Штаны мистера Паркера спущены до колен, голый волосатый зад маячит в воздухе. Остаток его наготы воткнут Эллису в лицо. Вот он, Эллис Айленд, бывший Независимый-Особый-Уполномоченный-Полиции-Нравов Манус Келли.
- О да. Давай. Как здорово.
Эллис выполняет работу по должности на пять с плюсом, - его руки обхватывают мощные футбольно-стипендиатские булки Паркера, и он втягивает своим личиком мальчишки с нацистского плаката столько, сколько влазит в рот. Эллис мычит и булькает, празднуя возвращение на службу после вынужденной отлучки.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Парень в "Общей доставке", который спросил у меня документы, в основном был вынужден поверить мне на слово. Фото на водительских правах с тем же успехом могло принадлежать и Брэнди. Это значит, что мне придется много писать на кусочках бумаги, пытаясь объяснить, как я сейчас выгляжу. Все время, пока мы были на почте, смотрю по сторонам, - не стала ли я девчонкой с обложки на доске объявлений ФБР "разыскивается опасный преступник".
Почти полмиллиона долларов оказываются коробкой десяти- и двадцатидолларовых купюр весом под двадцать пять фунтов. Плюс к этому, внутри с деньгами розовая почтовая записочка от Эви, мол, ля-ля-ля, "если увижу тебя еще раз, убью", - и я счастлива как никто.
Прежде чем Брэнди сможет разглядеть, кому адресована посылка, я сдираю наклейку.
Одна из сторон работы моделью - моего номер телефона не было в списках, так что Брэнди не смогла найти меня ни в одном городе. Я была нигде. А теперь мы едем назад, к Эви. К судьбе Брэнди. Всю дорогу домой мы с Эллисом заполняем открытки из будущего и выпускаем их из окон машины, пока едем на юг по Шоссе N5, делая полторы мили с каждой минутой. На три мили ближе к Эви с ружьем с каждой парой минут. На девяносто миль ближе к судьбе с каждым часом.
Эллис пишет:
"Твое рождение - ошибка, которую ты пытаешься исправить в течение всей жизни".
Окно "Линкольн Таун Кар" с электроприводом опускается на полдюйма, и Эллис выбрасывает открытку наружу, в зону разреженного воздуха за машиной на Ш-5.
Я пишу:
"Всю жизнь ты проводишь, становясь Богом, а потом приходит смерть".
Эллис пишет:
"Когда не можешь поделиться собственными проблемами - не хочешь выслушивать проблемы других людей".
Я пишу:
"Бог всего-навсего наблюдает за нами и убивает нас, когда наскучим. Мы никогда и ни за что не должны нагонять скуку".
Переключимся на то, как мы читаем раздел газеты про недвижимость, разыскивая большие дома на продажу. Мы всегда такое делаем в новом городе. Садимся в хорошем открытом кафе, пьем "капуччино" с шоколадной пенкой и читаем газету; потом Брэнди обзванивает всех агентов, чтобы выяснить, в каких домах на продажу еще живут люди. Эллис составляет список домов, куда мы завтра отправимся.