Маленький мальчик повторяет:
- Смотри, мам, смотри, вон там! Там чудовище ворует продукты!
Все съеживаются от смущения. Все стоят, втянув головы в плечи, словно на костылях. Читают заголовки газет еще упорнее, чем прежде.
"ДЕВУШКА-ЧУДОВИЩЕ КРАДЕТ ПРАЗДНИЧНУЮ ПТИЦУ".
И вот она я: распаренная, в хлопчатобумажном платье, с двадцатью пятью фунтами индюшатины в руках, индюшка покрывается инеем, и платье мое почти прозрачно. Мои соски тверды как камень, упираются в льдину в желтом целлофане, которую я держу в руках. Лицо под прической в виде шапки сливочного крема. Никто не смотрит на меня так, словно я выиграла что-то большое.
Опускается вниз рука, шлепая ребенка, и тот начинает реветь.
Маленький мальчик ревет как плачут невинно наказанные. Снаружи садится солнце. Внутри все замерло, кроме детского голоса, который орет снова и снова: "За что ты меня ударила?", "Я ничего не делал", "За что ты меня ударила?", "Что я такого сделал?"
Я забрала индейку. Отправилась как можно быстрей обратно, в Мемориальный госпиталь Ла Палома. Уже почти стемнело.
Все время, обнимая индейку, повторяла себе под нос: "Индейки. Чайки. Сороки".
Птицы.
Птицы склевали мое лицо.
Когда возвращаюсь в больницу, ко мне по коридору движется сестра Катерина, везущая мужчину в инвалидной коляске; мужчина обмотан бинтами, увешан пластиковыми мешками и трубками, по которым вливаются в него и выливаются обратно желтые и красные жидкости.
Птицы склевали мое лицо.
Сестра Катерина зовет, ее голос все ближе и ближе:
- Э-эй! А у меня есть кое-кто, кто вам очень понравится.
Птицы склевали мое лицо.
Между ними и мной - кабинет логопеда, и когда я ныряю в дверь, внутри в третий раз застаю Брэнди Элекзендер. Королева всего хорошего и доброго одета в безрукавную модель бронебойного платья от Версаче, с модным в этом сезоне потрясающим оттенком отчаяния и ложного смирения. В здоровом духе, но чуть изуродованное. Жизнерадостное, но чуть кривое. Первая королева - самое прекрасное, что я когда-либо видела, поэтому пристраиваюсь в дверном проеме и молча смотрю.
- Мужчины, - учит логопедша. - В разговоре делают ударение на прилагательные, - говорит она. - Например, мужчина скажет: "Ты сегодня так привлекательна".
Брэнди так привлекательна, что ее голову можно отрубить и выставить на синем вельвете в витрине "У Тиффани", и кто-нибудь обязательно приобретет ее за миллион долларов.
- А женщина скажет: "Ты сегодня так привлекательна", - учит логопедша. - Теперь вы, Брэнди. Повторите сами. С ударением на наречии, а не на прилагательном.
Брэнди Элекзендер смотрит глазами в стиле "Горячая Брусника" на меня, стоящую в дверном проеме, и произносит:
- Девушка в позе, ты так чертовски уродлива! У тебя на лице слон сидел, или чего еще?
Этот голос Брэнди; я почти не разбираю, что она говорит. В настоящий миг я просто обожаю Брэнди. Все в ней воспринимается так, будто прекрасна ты сама, а это твое отражение в зеркале. Брэнди - королевское семейство моего момента. То единственное и незаменимое, ради чего стоит жить.
Выдаю:
- Сфойб свнс уис, - и пристраиваю холодную влажную индейку в объятия логопедши. Она сидит, пришпиленная двадцатью пятью фунтами мертвечины к кожаному сиденью вращающегося офисного кресла. Еще ближе по коридору - зов сестры Катерины:
- Э-эй!
- Мриувн вси сьяой ай, - продолжаю, выкатывая логопедшу в кресле в коридор. Говорю:
- Йовнд винк см фдо дснсв.
А логопедша улыбается мне и отвечает:
- Вам незачем меня благодарить. Я выполняю свою работу, вот и все.
Монашка прибыла с мужчиной в инвалидной коляске, с очередным мужчиной без кожи, или со сплющенной физиономией, или с полностью выбитыми зубами, - с мужчиной, который идеально мне подойдет. Моя единственная настоящая любовь. Мой изуродованный, обезображенный или больной прекрасный принц. Мое кошмарное дальнейшее существование. Мое жуткое будущее. Чудовищный остаток моей жизни.
Захлопываю дверь кабинета и закрываюсь внутри с Брэнди Элекзендер. На столе логопедши лежит ее блокнот, и я хватаю его.
"спаси меня", - пишу и поворачиваю написанное в сторону Брэнди. Пишу:
"пожалуйста".
Переключимся на руки Брэнди Элекзендер. Вечно все у нее начинается с рук. Брэнди Элекзендер протягивает руку - одну из этих покрытых волосками кистей с копытообразными костяшками: вены всей руки собраны в пучок и стиснуты над локтем разноцветными наручными браслетами. Сама по себе Брэнди - такой сдвиг в стандартах красоты, что ни одна больше вещь по-настоящему не выделяется. Даже ты сама.
- Так, девчонка, - говорит Брэнди. - Что там случилось с твоим лицом-то?
Птицы!
Пишу:
"птицы, птицы склевали мое лицо".
И начинаю смеяться.
Брэнди не смеется. Брэнди спрашивает:
- И что это должно значить?
Продолжаю смеяться.
"я ехала по шоссе", - пишу.
И продолжаю смеяться.
Кто-то выстрелил из ружья пулей 50-го калибра.
"пуля оторвала с моего лица всю челюсть".
Продолжаю смеяться.
"я приехала в больницу", - пишу.
"я не умерла".
Смеюсь.
"мне не смогли поставить челюсть обратно, потому что ее съели чайки".
И прекращаю смеяться.
- Подруга, почерк у тебя ужасный, - говорит Брэнди. - Ну, расскажи мне, что еще.
"что еще", - пишу. - "мне приходится есть детское питание".
"я не могу говорить".
"моя карьера окончена".
"у меня нет дома".
"мой жених меня бросил".
"никто на меня не посмотрит".
"всю мою одежду испортила лучшая подруга".
И продолжаю плакать.
- Еще что? - спрашивает Брэнди. - Расскажи мне все.
"ребенок", - пишу я.
"ребенок в магазине назвал меня чудовищем".
Эти глаза "Горячая Брусника" смотрят на меня так пристально, как не смотрела ни одна пара глаз за все прошедшее лето.
- Ты воспринимаешь все в совершенно херовом свете, - объявляет Брэнди. - И можешь перечислить только хлам, который уже в прошлом.
Говорит:
- Нельзя строить свою жизнь на прошлом или настоящем.
Брэнди добавляет:
- Ты расскажи мне о своем будущем.
Брэнди Элекзендер встает на каблуки туфель-капканов из золотых пластинок. Первая королева достает украшенную камнями пудреницу из сумочки воловьей кожи, и со щелчком открывает ее, чтобы посмотреться в зеркало внутри.
- Эта врач, - говорят губы "Графит". - Эта логопедша совершеннейшая дура в подобных ситуациях.
Усилием больших украшенных камнями мышц руки Брэнди я усажена на стул, все еще хранящий тепло ее зада, а она подносит мне пудреницу так, чтобы я могла заглянуть внутрь. Вместо пудры для лица там полно белых капсул. А на месте зеркальца - фото Брэнди крупным планом, на котором она улыбается и выглядит потрясно.
- Это викодин, дорогая, - говорит она. - Медицинская школа имени Мэрилин Монро: достаточным количеством любого лекарства лечится любая болезнь.
- Греби, - говорит. - Помогай себе сама.
Изящная и вечная богиня во всей красе. Фото Брэнди улыбается мне над морем из обезболивающего. Вот так я повстречала Брэнди Элекзендер. Вот так я нашла в себе силы не пытаться вернуть свою бывшую жизнь. Вот так я нашла в себе смелость не заниматься подбиранием все тех же осколков.
- Теперь, - говорят эти губы "Незабудка". - Ты опять расскажешь мне свою историю, так же, как только что. Запиши ее всю на бумаге. Рассказывай ее снова и снова. Рассказывай мне свою вонючую унылую историю хоть всю ночь, - королева Брэнди указывает на меня длинным костлявым пальцем.
- И когда ты поймешь, - говорит Брэнди. - Что все, о чем рассказываешь - лишь история. Что все это уже не происходит. Когда ты осознаешь, что весь твой рассказ - просто слова, когда сможешь просто взять, скомкать и выкинуть в урну свое прошлое, - продолжает Брэнди. - Тогда мы решим, кем ты станешь в будущем.