Сурин прав: другой троицы, в состав которой входил бы Челноков, быть не может. И почему собственно исключается участие невестки и боцмана? Психология? Но предвзятые рассуждения о психологии также уязвимы, как и любая умозрительная схема. Еще у Достоевского сказано, что психология — палка о двух концах… Кому, как не ему, Зубову, знать, что в психике людей, даже выросших в условиях социализма, бывают самые чудовищные отклонения от нормы. Разве не приходилось ему видеть в этом же кабинете людей с извращенными инстинктами, людей отравленных гнуснейшими пережитками прошлого?.. Редко? Да, не часто, но бывали…
Вернулся Соколов.
— Разрешите ввести?
— Давай.
Зубов вернулся к столу и разгладил ладонью прищуренное веко.
Галина Яковлевна Гурова была именно такой, какой представлял ее себе полковник по рассказу Соколова. Держалась прямо, лицо — замкнутое. В больших глазах еще незабытая боль.
— Мы хотели уточнить у вас, Галина Яковлевна, некоторые обстоятельства, связанные с пропавшей фарфоровой вазой.
Зубов помедлил. Гурова покраснела, но, не отводя глаз, ждала вопроса.
— Вы говорили, что видели в ней облигации трехпроцентного займа.
— Да.
— Как я себе представляю, ваза стояла в глубине буфета. Что же вас заставило заглянуть в нее?
— Я помогала накрывать стол к чаю. Хотела взять эту вазочку, чтобы положить в нее печенье, но увидела в ней облигации и поставила обратно.
— Вы ее взяли и поставили обратно?
— Да.
— Кто-нибудь еще был в тот вечер у Екатерины Петровны?
— Никого не было, кроме меня.
— Скажите, откуда вам обычно привозили дрова?
Галина Яковлевна искренно удивилась.
— А зачем мне дрова? У нас ведь центральное отопление.
Зубов посмотрел на Соколова, но тот успел нагнуться и подтягивал голенище сапог.
Затянувшуюся паузу прервал телефонный звонок. Зубов взял трубку. Молодой голос звучал по-военному четко.
— Товарищ полковник, докладывает старший лейтенант Жуков из Оруда. У вас находится шофер Челноков Сергей Дмитриевич. Мы его тоже разыскиваем.
— А вам он зачем?
— У него, товарищ полковник, произошла авария…
— Какая? Где?
— В ночь на двадцать восьмое апреля, на Пискаревском проспекте.
— Точнее! Часы?
— От двадцати одного до двадцати трех часов. Авария незначительная, была разбита фара и помято крыло. Но в кабине мы обнаружили кровь, и нам нужно узнать обстоятельства.
Зубов мрачно молчал.
— Вы меня слышите, товарищ полковник?
— Слышу, не кричите. Завтра он к вам придет.
Полковник бросил трубку и протянул руку к Гуровой.
— Дайте ваш пропуск… Прошу извинить за беспокойство. Обращаясь к Соколову, он добавил: — Проводи гражданку Гурову и скажи Сурину, пусть зайдет ко мне с Челноковым.
Шофер снова занял свое место у стола. Его пришибленное лицо вызывало у Зубова еле сдерживаемое раздражение.
— Ну, Сергей Дмитриевич! Все уже известно, — и про аварию, и про фару. Хватит играть в молчанку, рассказывайте.
Челноков несколько раз ощупал свою кепку и заговорил:
— Было такое, товарищ начальник. Вторую смену работал, перед этим всю ночь не спал, отказывался, а диспетчер говорит: «Нужно ехать, перевозка срочная». Поехал, а на обратном рейсе уснул. Очнулся, когда в дерево уперся и нос о баранку разбил. Потом заехал к дружку, быстро все починил, думал сойдет, а вы раскопали…
— Почему же вы сразу не рассказали?
— Боялся — талон отнимут. Стыдно. В гараже я отличным шофером считаюсь. Как с армии пришел, ни одной аварии не было… и бензин экономил…
Челноков замолчал. Все сидели с вытянутыми лицами. Никто сначала не заметил, как вошел Филиппов. Соколов махнул ему рукой, и он уселся в углу.
— Талон, талон! — передразнил шофера Зубов. — Эх ты! Правду, друг, нужно всегда говорить и не путать людей. Иди домой. Завтра зайдешь в Оруд к старшему лейтенанту Жукову, пусть вашего диспетчера взгреет.
— Есть, товарищ полковник.
Челноков неуклюже повернулся и ушел, так и не поняв, какое отношение имели к его аварии старуха Бондарева и ее невестка.
В кабинете никто не прерывал тяжелого молчания.
— Что у тебя? — устало спросил Зубов у Филиппова.
Филиппов вскочил и, просияв, радостно отрапортовал:
— Все в порядке, товарищ полковник!
— Яснее!
— Нашли квартиру, товарищ полковник. И людей нашли. Все подтвердили: как в девять часов вечера сели за стол, так до трех утра и просидели.