Полковник Зубов был у себя и Шкерину провели к нему. Сюда же зашел и Соколов.
Зубов начал издалека: расспросил о тетке, поинтересовался, где Тоня училась, где работала…
Шкерина вначале отвечала робко, а потом разговорилась и стала даже улыбаться, наклоняя голову и пряча ровные белые зубы.
— Давно вы знаете Бондареву Екатерину Петровну? — как бы невзначай спросил Зубов.
— Второй год. Как дворником стала работать.
— Бывали у нее?
— А как же! По хозяйству ей помогала, дрова носила…
— Вы, кажется, решили уволиться?..
— Уже… С сегодняшнего дня. В деревню уезжаю.
— Надоело дворничать?
— Не то чтоб надоело, а ни к чему это мне. Я ведь курсы прошла, на сложной молотилке работала, а позапрошлый год с председателем колхоза поссорилась и уехала. А сейчас у нас и председатель другой, и машины новые пришли…
Девушка опять доверчиво улыбнулась.
— Это вы правильно решили… — кивнул головой Зубов. — Теперь вот что мне расскажите. Постарайтесь припомнить всех, кто к Екатерине Петровне Бондаревой в гости ходил. Не торопитесь, подумайте.
Шкерина думала недолго.
— Не любит Екатерина Петровна гостей. С лета, как Олег Константинович приезжал, никого больше и не было.
— Олег Константинович — это сын?
— Сын. Один он у нее. Больше ни детей, ни родных не осталось.
— А откуда приезжал Олег Константинович?
— Так он же моряк, капитаном на пароходе. Все по дальним странам ездит. Раза два в год к семье приезжает.
— А где его семья?
— Здесь, в Ленинграде. Жена его, Галина Яковлевна, где-то на Измайловском живет. Я раз за посылочкой ездила к невестке, Екатерина Петровна просила.
— А невестка бывала у Бондаревой?
— Ни разу не видала. Чего-то промеж них разладилось. Не любит ее Екатерина Петровна.
— А почему, не знаете?
— Так, думаю, из-за сына… Говорила мне как-то Екатерина Петровна, что невестка, мол, уважение ей не оказывает и сына против матери настраивает. А так больше разговоров не было.
— Может, кто раньше приходил к Бондаревой?
— Еще вспомнила, прошлым летом, ближе к осени, матрос один приезжал от Олега Константиновича. Он из порта дрова привозил. — Шкерина снова улыбнулась и добавила: — Веселый такой дяденька.
— Фамилии его не помните?
— Не знаю. Так его видала, а по имени не помню.
— Какой он из себя — высокий, низкий?
— Так повыше меня будет, не то чтоб полный, но крепкий такой.
— Еще кого можете припомнить?
— Больше никого не было.
— Когда вы в последний раз видели Екатерину Петровну?
— Вчера не видела… Во вторник видела… Она на службу шла, а я во дворе подметала.
— Ничего не говорила?
— «Здравствуй, Тоня», — сказала, а так больше ничего не говорила.
— До какого часа вы вчера дежурили?
Шкерина потупила глаза и ее певучий голос потускнел.
— До двенадцати.
— От десяти до двенадцати где вы находились?
— Известно где, — у ворот. Домой может забегала. Где же еще?
— Вот я и хочу знать, где еще? Если бы вы были у ворот или даже дома, вы бы не могли не заметить прихода Екатерины Петровны. Верно?
— Да… Но Екатерина Петровна раньше приходит — в седьмом…
— А вчера пришла в десятом. А потом к ней еще люди приходили…
— Какие люди?
— Те, что убили ее, ограбили и вещи унесли.
— Кого убили?
— Бондареву, Екатерину Петровну.
Шкерина уставилась на Зубова неподвижными зрачками.
— Убили? — переспросила она. — Екатерину Петровну?
— Да, убили. А вы дежурили и никого не заметили. Или, может, заметили?
— Не видела я, — прошептала Шкерина. — Никого не видела.
— Как же так, Тоня? Не могли ведь люди мимо тебя проходить, чтоб ты их не видела. Тем более, на одной площадке с Бондаревой жила. А если прошли, значит тебя в доме не было. Так?
Шкерина заплакала.
— Виновата я… Судите, как хотите.
— Расскажи все как было, тогда рассудим.
— Ушла я с дежурства, никому не сказавши… Девяти еще не было. К тете пошла. К ней парень из нашего колхоза приезжал. Он на МТС бригадиром. И меня в свою бригаду звал. То все письма писал, а тут взял и приехал. Спозаранку он ко мне заходил, а вечером я туда пошла.