Во втором письме была упомянута фамилия какого-то Скоробогатко, «который придет и все сделает».
Отчеркнув эти строки, Соколов вернулся к фотографиям. Теперь он листал страницы альбома в обратном порядке. Однообразно мелькали знакомые уже лица. Потом они начали сливаться. Соколов уронил голову на сжатые кулаки и заснул.
Разбудил Соколова телефон. Было уже ясное солнечное утро. Соколов зажмурился, потянулся, разминая онемевшее тело, и взял трубку. Из какого-то научно-исследовательского института звонил Сурин.
— Выспался, Виктор? Я договорился со здешним начальством: жену Бондарева, Галину Яковлевну Гурову, могут сейчас отпустить. Беседовать с ней будешь ты?
— Да, вези ко мне.
— Добро. Я подброшу ее на площадь и поеду в поликлинику.
Соколов проделал десяток вольных движений, умылся и проглотил в столовой порцию сосисок.
В кабинет вошла молодая женщина. Нерешительно шагнув к столу и протянув пропуск, она спросила:
— Это вы меня вызывали?
Соколов узнал ее по фотографии из альбома Бондаревой.
— Да, садитесь, Галина Яковлевна.
Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. За шесть лет работы в уголовном розыске Виктор Леонидович перевидал в своем кабинете многих и разных людей. Ему казалось, что он уже знаком со всеми оттенками чувств, отражающихся на лице человека. Тревога, страх, растерянность, надежда и отчаяние, искренность и ложь, — каждое из этих душевных состояний по-своему отражалось в глазах, в изломе бровей, в уголках губ, в стиснутых пальцах рук… И на горьком опыте Соколов знал, как легко следователю ошибиться, принять одно за другое, пойти по неверному пути.
На лице женщины, сидевшей перед ним строго выпрямившись и несколько вызывающе подняв голову, он не прочел ничего, кроме сердитого недоумения. Руки ее были спокойны. Зеленоватые большие глаза смотрели прямо и требовательно.
— Вы не догадываетесь, по какому поводу мы вас пригласили сюда? — спросил Соколов.
Галина Гурова пожала плечами:
— Я надеюсь, вы мне объясните.
— Вы давно замужем за Олегом Бондаревым?
— Пятый год.
— Каких родственников мужа вы знаете?
— У него, кроме матери, никого нет.
— А мать его вы хорошо знаете?
— Странный вопрос.
— Меня интересует, какие у вас отношения с Екатериной Петровной.
Гурова уже не скрывала своего раздражения.
— Я считаю, что взаимоотношения свекрови и невестки находятся вне компетенции милиции.
— Бывают исключения. Я прошу вас ответить на заданный вопрос.
— Отношения были неважные.
Соколов поднял глаза на свидетельницу.
— Почему «были»?
— Потому что потом изменились. Но я не понимаю, какое это может иметь значение для вас.
— Большое. Вы часто бывали у своей свекрови?
— Нет.
— Когда были в последний раз?
— На прошлой неделе.
— А до этого?
— Давно… не помню.
— Значит, до последнего визита, то есть до прошлой недели ваши отношения с Екатериной Петровной были натянутыми, а во время последнего свидания они изменились к лучшему. Я вас правильно понял?
— Да.
— Теперь, я прошу вас рассказать мне, что побудило вас навестить свекровь после долгого перерыва и в чем выразилось ваше примирение.
Гурова возмущенно развела руками.
— В конце концов это становится смешным. Я все-таки хочу знать, чем вызван такой интерес к моей личной жизни?
— Я вам скажу, но несколько позже. А пока прошу поверить мне, что вопросы, которые я задаю, имеют для нас большое значение.
— Хорошо. Была я у свекрови в среду на прошлой неделе, потому что был день ее рождения. Хотя мы друг друга не любили, но я пришла поздравить ее, чтобы сделать приятное мужу. Характер у Екатерины Петровны крутой. Она ревнует Олега ко мне и я подозревала, что она мечтает о нашем разводе. Отсюда и осложнившиеся отношения… А в этот вечер мы душевно поговорили, она была очень доброй и мы полностью примирились. Вот и все.
— А как ваш муж относился к матери?
— Он ее обожает. Для нее он готов на все. Они всегда жили вместе и только после женитьбы я настояла, и мы разъехались. Но Олег и по сей день большую часть своих личных вещей хранит у нее, чтобы она попрежнему чувствовала себя хозяйкой. Меня это не задевает…
— Не знаете ли вы, кто из близких знакомых бывал у Екатерины Петровны?