Как известно, парижское высшее общество славилось серьезным отношением к искусствам. По крайней мере, они казались таковыми: любой мало-мальски состоятельный аристократ считал своим долгом не пропустить ни одной премьеры. Более того, многие возмущались и боролись за ограниченное число мест в ложах в театре, рассчитанном на две тысячи зрителей, требуя выставить все придерживаемые места на продажу. В действительности никого из богатых парижан особо не интересовал талант певцов или гений композитора, скорее, Опера служила витриной последней моды и украшений дам голубых кровей. Это было то место, где можно было и других посмотреть, и себя показать.
Поднимаясь вверх по главной лестнице к парадному входу, женщины придирчиво оглядывали остальных, мысленно оценивая фасон нарядов и украшения тех, кто стоял с ними на одной социальной ступени, откладывая каждый кусочек собранной информации, чтобы позднее подробно пересказать самые интересные и пикантные новости, перемывая кости в досужей болтовне. Грязные секреты летали туда-сюда среди толпы при каждом появлении новой кареты. Завистливые и мелочные ссоры то и дело вспыхивали меж владелицами наиболее дорогих платьев и украшений так же часто, как между теми, кто пришел своими ногами в выходном платье.
— Господи, во что вырядилось это мелкое ничтожество? Уж поверьте, если бы вырез ее корсета был еще ниже, туда бы заглянул Сатана собственной персоной, — безжалостно шептала своей спутнице одна юная аристократка, прикрываясь кружевным веером.
Женщина, с которой она говорила, рассмеялась и встряхнула головой, заставляя искриться бриллианты в ушах.
— В самом деле! Но мне кажется, ваш муж также наслаждается видом.
От ее комментария злобная усмешка юной аристократки увяла, превратившись в страдающий и сердитый взгляд. С щелчком захлопнув веер, она решительно подошла к невысокому лысеющему мужчине и буквально оттащила его от роскошной рыжеволосой женщины, с которой тот разговаривал. Мужчина и его жена прошли через открытые парадные двери, вполголоса осыпая друг друга упреками сквозь стиснутые зубы и взмахи веера.
Мужчины в толпе, как оказалось, были ничуть не лучше своих спутниц, хотя их тактика изучения себе подобных была гораздо менее заметной. Вместо того чтобы щебетать между собой о нарядах, они откровенно разглядывали женщин или обсуждали разведение лошадей для выездки. Те, кто держал под руку или в упряжи наилучшие образцы, были объектами черной зависти и скупой похвалы. Это был еще один вид соревнований, победа в которых повышала их статус, и здание театра служило прекрасным полем битвы.
Поэтому лишь немногие снобы, которые появились на сегодняшнем представлении, хоть в какой-то мере интересовались новой работой, ее неизвестным автором или странными слухами, бродившими по Опере. Сенсационные статьи в парижских газетах, повествующие о странных происшествиях и похищении сопрано, лишь добавляли увлекательности моменту, а наличие привидения просто придавало остроты болтовне перед началом спектакля.
Когда тени удлинились, к Опере подкатил простой черный экипаж, затерявшийся среди выстроившихся в ряд ярко разукрашенных карет. Не дожидаясь, пока экипаж займет надлежащее место, прямо перед главным входом из кареты проворно выскочил весьма привлекательный мужчина лет тридцати на вид; его ботинки ударились о камень мостовой с неподобающе громким стуком. Когда он повернулся, чтобы помочь выйти молодой леди, своей спутнице, его рыжеватые волосы до плеч сверкнули красным в последних лучах заходящего солнца. Многие из присутствовавших при этом юных дам, шокированные нетерпеливостью его прибытия, повернулись и посмотрели на него в изумлении; их осуждающие взгляды из-под нахмуренных бровей довольно быстро сменились оценивающими.
Хотя вновь прибывший был одет, как джентльмен, сложен он был, как простой разнорабочий. Он был высок и широк в плечах, его спина и грудь казались необхватными — покрой вечернего фрака не в силах был хоть сколько-нибудь прилично скрыть перекатывающиеся под тканью великолепно развитые мускулы. Линия его подбородка была квадратной и мощной, а нос — с небольшой горбинкой, что придавало его лицу некоторую жесткость — если бы не постоянная улыбка, изгибающая уголки его губ и пляшущая в ярких зеленых глазах. Но более всего привлекали внимание его манеры. В каждом движении сквозили живость и энергия, которые неизмеримо отличали его от пресыщенных, низеньких и пухлых аристократов, которые обтекали его, заходя в театр.
Молодая женщина, которой он учтиво помог выйти из экипажа, тоже была достаточно приметной, чтобы многие повернули головы в ее сторону. Белоснежные волосы обрамляли ее холодное красивое лицо, черты ее лица своими совершенными пропорциями напоминали о классических греческих статуях. У нее был прямой, можно сказать, королевский нос и округлые щеки и подбородок, придававшие ее чертам мягкость, которую не под силу было скрыть даже серьезному выражению ее лица. Ее полные, изогнутые подобно луку Купидона губы были неулыбчивы и поджаты. В той же мере, в какой ее компаньон был подвижен и изменчив, она была воплощением спокойствия и безмятежности: каждое ее движение было грациозно, подобно снегу, усыпающему зимнюю ночь.
Она помедлила, чтобы оглядеть собравшуюся толпу большими сияющими глазами цвета штормового моря. Отвернувшись от толпы, она глубоко вздохнула и, отряхнув свои запылившиеся серые шелковые юбки, приняла предложенную сопровождающим руку. Мужчина улыбнулся в ответ на ее прикосновение, зелень его глаз заискрилась смехом, но лицо молодой леди осталось безучастным — за исключением небольшой морщинки, прорезавшейся между ее бровями, когда она снова оглядела успевшую собраться толпу. Мужчина в мгновение ока потянулся к ней и забрал себе ее необыкновенно большую черную сумку.
Красивая пара отошла от экипажа и не спеша направилась прямо к входу в Оперу. Подняв руку, беловолосая женщина рассеянно поправила незатейливую серебряную подвеску на шее, с теплом рассматривая архитектуру театра. Несколько женщин тихонько хихикали над отсутствием у девушки драгоценностей и над тем, что она таращилась на здание Оперы, как какая-нибудь деревенщина. Они также нашли забавной очаровательную попытку девушки надеть напудренный парик старого фасона: что за наглость — носить белые волосы в наше время. Нувориши всегда занимательны. И всех их интересовало, что в ней нашел этот невероятно привлекательный мужчина.
— Брилл, расслабься, — тепло сказал мужчина, склонившись, чтобы никто не мог их услышать. — В конечном счете, это была твоя идея. — Та свирепо посмотрела на него; морщинка на ее переносице стала еще глубже. Улыбаясь ей, мужчина продолжил: — Должен признать, я был несколько шокирован твоей просьбой. Ты всегда ненавидела эти фривольные демонстрации статуса. Хотя, надо сказать, я был чрезвычайно счастлив воспользоваться кое-какими услугами, чтобы заполучить эти билеты. Нет ничего веселее, чем развращать необычайно скучную социальную жизнь моей сестры при помощи малой толики моей собственной — яркой и насыщенной.
— Честное слово, Коннер! Это серьезно. Ты прекрасно знаешь, почему я пришла сюда сегодня вечером, — воскликнула Брилл, крепко ухватив брата за руку, когда они миновали группку щебечущих дам. Опустив голову, она старалась не замечать щекочущее ощущение от множества оценивающих взглядов, сверливших ей спину, пока они поднимались по лестнице.
Несмотря на свой невозмутимый вид, Брилл всегда испытывала неловкость в большой толпе. Выросшая в сельской Ирландии, где суеверие было частью повседневной жизни, она всегда привлекала нежелательное внимание своей необычной внешностью. Ходили даже слухи, что она не человеческое дитя, а подменыш, оставленный Маленьким Народцем, чтобы навлечь беду на деревни. И как будто этого было недостаточно, она еще и говорила соседям разные странные вещи — которые позднее становились правдой. Несчастные случаи на фермах, неурожаи, внезапные смерти преследовали ее сны и иногда просачивались в часы ее бодрствования, убеждая всех, что она и впрямь послана дьяволом.