V
Бард Эрморальд наспех осушил пинту, когда мимо него пронеслась подавальщица, возмутился, как только осознал, что Тритольф закончил рассказ, но сделал это достаточно умеренно, потому как, невероятная мысль блеснула в его голове. « Я напишу балладу. Я донесу противостояние Скалкара и Десперуса в каждый дом на юге. Я покорю этим всю Вальтмору!» Выяснилось, что все это время он был безраздельно предан, можно сказать фанатически склонен к повествованию, но история та закончилась, и как сказал старик, продолжения не имеет.
- Выходит. - Сказал поэт задумчиво. - Все, что произошло с незрячим стражем - это одна большая насмешка? Вершина горы, которая уносится к звездам, поединок с демоном, который иначе как поражением бы и не закончился, Брун убитый своим командором по не чаянью? Выходит, что Десперусу изначально было неважно, каким образом Скалкар отдаст свою душу и, тем не менее, он не отказал себе в удовольствии понаблюдать, за тщетными усилиями ее сохранить.
- Верно. - Согласился старик. - Демону иронии суждено иронизировать в любой ситуации.
- Но ведь это всего лишь злая легенда? - Вопрошал поэт. - А легендам, уж тем более злым, свойственно не знать всей сути или ошибаться. Ведь я прав?
- Да, ты прав. Это легенда. Самая неправдивая из всех. - Барду показалось, что Тритольф говорит с тенью той же злой иронии, с которой говорил Десперус. На секунду он даже подумал, что стариком овладело нечто потустороннее. - Об одном можно судить наверняка. Этот мир, любезный бард, полон всяких неправд и каждая по-своему проникнута добрыми и злыми персонажами, а потому мы не можем судить, что есть добрая или злая легенда. Божественные существа Мимориана и их противоположности из мира Теолорус вместе существуют как противовес хаосу, являются неким балансиром...
- Сказки всегда учили меня. - Перебил бард, - что добро, так или иначе, побеждает. Таков уж обычай всякой легенды.
- Добро никого не побеждает. - Ответил старик. - Справиться со злом одного человека может еще большее зло другого. Добрые же люди ни с кем не воюют.
- Обидно осознавать. - Холодно ответил Эрморальд.- Что трагедия, которая случилась в плане Мимориана, до сего времени оставалась тайной. Если легенда не врет и величайший воин своего времени Скалкар Предвестник смерти, твердивший о благе собственного народа, восхваляющий в битвах добрых богов Телоруса, оказался адептом или в противном случае приверженцем культа Десперуса, то время его правления должно ознаменоваться как век симулякра, своевластия и оккультизма. Баллада так и просится на язык! Это будет величайшая песнь! Так и назову ее, «Пленный ребенок». Кстати. Почему «Пленный ребенок»? А? Тритольф?
Старик зевнул со свойственной ему непосредственностью, осознал, что перспектива общения с надоедливым бардом ему нисколечко не льстит, встал и направился в сторону спальных комнат. Тем временем ветер ворочался в лесу, и никто не услышал, как в таверну вбежал шкурник Гуграй, безумно вопя от боли. Вбежал и рухнул как мешок с бакалеей, с мечом, торчащим в груди. Бард завизжал от неожиданности, со всей мощью своего сопрано, а старик молча отступил к камину, слушая сквозь открытую дверь беспорядочный войсковой марш, выкрики, топот копыт и треск горящего дерева. Позже, когда постоялый двор заволокло дымом пожарища и люди поспешили прочь из комнат, стало ясно - это вторжение.
Поэт выбежал первым, отпихнул в сторону юную дочь трактирщика с грудным ребенком и в тот же миг, мимо него, распарывая копытами ползущий навстречу поземок, пронесся отряд конницы, идущий на поворот. Люди принялись разбегаться кто куда, но очередной отряд всадников, мчащийся вспять предыдущему, тут же настигнул их, насаживая на копья и сбивая насмерть лошадьми. Бард увидел, как три конника налетели на отступающего в лес купца и как один из наездников снес тому голову на скаку. Увидел, как двое охотников вступили в бой и потерпели неудачу, рухнув замертво под копытами лошадей. Увидел и отвернулся, до боли сощурив глаза. Пехота варваров как тысяча голодных зверей устремлялась вниз, а всадники тем временем кружили у «Логова зверя», сгоняя выживших людей в одно место. Среди них были и дочери трактирщика, одной из которых едва стукнуло шесть, а вторая и вовсе была грудничок.
Бард навострил глаза в сторону перевала, словно заяц, услышавший в лесу треск кустов, и увидел, как с дороги сошел еще один отряд всадников. Кони остановились, не пересекая тропы, наездники спешились и направились к пепелищу, где их ожидал полукруг из всадников. Шлема у них были грозные, завершенные козлиными рогами, а под козьим меховым плащом, практически у каждого скрывалась кольчуга.