- Езжай, Ильгард. Долина твоя для грабежей. - Сказал седобородый всадник, который судя по всему, возглавлял отряд. На голове он носил шлем, венчанный стальными крыльями, тело защищала приталенная бригантина, с изображением росомахи, а сбоку у пояса, висел меч. Все остальные были вооружены копьями и железными щитами, лучший же имел топор или молот, меча, помимо вождя, не носил никто. - Этих оставь мне и моим людям, для утех.
- Как скажешь, братец. - Ответил тот с улыбкой, разворачивая конницу в сторону подлеска. Тишина пугала сильнее грохота войны, неорганизованного шага пехоты, рева боевых рогов который по-прежнему стоял в ушах. Ильгард Последний раз, оглядел обреченных, бросил что-то предупредительное своему брату который оказался Альбомаром железным - Бароном Хелтерта и помчал отряд вниз, к селам и деревушкам наряду с остальным войском.
Какое-то дурное предчувствие одолело Эрморальда, когда Альбомар шагнул навстречу толпе, держась за рукоять меча. Взгляд у вождя был высокомерный, брезгливый и безынтересный, не выражал ровным счетом ничего кроме презрения и оставался таким до тех пор, пока не обнаружил среди трофеев девятилетнюю дочь трактирщика. Это была маленькая, худенькая девочка с высоким лобиком и выразительными васильковыми глазами, несоразмерно большими, как у куклы. Барон Хелтерта облизал губы, навострил на нее свои черно-угольные глаза, и оголил обломки зубов.
- Как тебя зовут малышка?
- Гвини
- Гвини. - Повторил он, пробуя звучание на языке. - Я тебя пугаю?
Девчушка не отвечала, а лишь отступила назад, прижимаясь к платью старшей сестры. Люди вождя зацокали, загоготали, похабно заулыбались, не скрывая своих злых намерений.
- А мои люди. Они тебя тоже пугают?
- Чуточку поменьше. - Ответила она, тихо, как мышка.
- Что ж. Коль так. - Вождь обернулся к соратникам. - Развлекайтесь.
Четверо близ стоящих всадников были настолько одурманены кровью и похотью, что первыми бросились через толпу, отпихивая купцов и старших сестер Гвини. Эрморальду было стыдно не реагировать на то, как один из всадников с придурковатым видом схватил девочку за руку и та жалобно заплакала, стыдно было, когда сестры в один голос, по-щенячьи умоляли барона смиловаться. Помимо горечи, бард чувствовал крадущийся к горлу страх, подстегивающий сердце, чувствовал что его персона заинтересовала Альбомара.
- Чей такой будешь?
- Милорд, умоляю вас, смилуйтесь! - Заверещала одна.
- Она ни в чем не виновата! Возьмите меня, делайте со мной все, что захотите только оставьте ее в покое! - Подхватила другая.
- Гриельм, Онар. Заставьте этих сук закрыть свои рты.
Тот, что держал, молот, ударил рукоятью рядом стоящую девушку, и та с грохотом рухнула, а его напарник взял старшенькую за голову и вырубил о деревянную балку трактира, наверняка разбив голову. Торговцы отступили назад, один из них с воплями бросился на всадника с молотом и в итоге был заколот как поросенок, другой стоящий рядом помочился от страха. « Мерзкие твари!» - Подумал Бард. - « Если проклятья существуют, то я проклинаю вас, вас всех, чтоб вы сдохли! Да разорви создатель вашу душу на части!».
- Я повторю свой вопрос. - Сказал Альбомар. - Кто ты, пестряк?
- Нездешний. - Глотнув, отвечал Эрморальд. - Купец-бакалейщик.
- Купец значит. - Барон недобро прищурился. Похоже, некупился. - Или же авантюрист? Или быть может какой-нибудь аустифльский агент?
- Я из грифгорского краснолесья. Штерн Кланк меня зовут.
- Пришлый явно. - Ответил всадник с молотом. Подозрение Альбомара окрепло и мало-помалу превратилось в уверенность. Барду вновь стало не по себе. - Коль так казнить его вместе с остальными купцами. Повесить у дороги, для острастки всех, кто впредь станет торговать с нашими врагами. Айгон. Тайнар. Выживших женщин собой. В деревне мы им найдем применение. Всех остальных убить.
Последнее что Эрморальд увидел пред тем, как его вырубили, это девочку и четверо всадников один из которых рвал платье, другой держал за ноги, третий за руки, а четвертый стаскивал с себя одежду. Последнее что он слышал, это жалобный вой сестры, держащей младенца и наемника который пытался этого младенца отнять и заколоть, что в итоге сделал Альбомар, выхватив сверток у матери и всадив в него кинжал, едва ощутив клинком детскую плоть. Его рука не дрогнула. Никогда еще бард не чувствовал такой решимости, злости и жажды отомстить. Но эта жажда так и осталась неудовлетворенной. Последнее что он почувствовал, перед тем как его вырубили, это слезы, которые собрались в уголках глаз и которые он согнал, мгновенно закрыв глаза.