- Надо же. Угадал. - Сказал Эрморальд. - Причина моих странствий - это муза, которую я никак не могу удержать.
- И чего ж? Рассказ Тритольфа тебя вдохновил?
- Напишешь нам с Джорвитом оду?
- На оду не рассчитывайте, но басню сочинить могу. - Ответил он, после чего погрузился в недолгий транс, а губы его зашевелились. - Назову ее: «Два порося». Сюжет таков: Однажды, двое глупых, здоровенных шкуродера, пообещав трактирщику, мешочек золотых, сорвались в горы, не сообщив не слова, и бросили его без кладовых...
- А дальше?
- Вернувшись позже, каждый в свою меру, принялся трактирщику чесать, мол, так случилось, мы не виноваты! И ведь корчмарь не стал им причитать.
- Хех. Ну, дает. - Улыбнулся Гуграй. Глаза его по-доброму смеялись. - Ну а дальше?
- Он молча, не найдя других затей, схватился за топор и к ужину имел на стол, двух жирных, сдобренных шафраном поросей с тхойдэрских гор.
- Вот умора! - Заржал Гуграй. От смеха того согнуло пополам и он едва не упал на дощатый настил. Тритольф и Джорвит поддержали его дружным хохотом. - Ну, ты развеселил меня бард. Уф. Давненько я так не смеялся.
- А мораль?
- Мораль - Эрморальд закатил глаза и причмокнул губами. - Мораль сей басни такова: не стоит обещание давать, которые сдержать ты не сумеешь и даже если ты обычная еда, которая, поелику, не может быть права.
- Вот так басня. - Улыбнулся Джорвит. - Гляди не спой в дурной компании, а то вмиг свою музу потеряешь вместе с головой.
- В моих странствиях мне, чем только не грозили. - Сказал поэт, словно бы похвастался. - Но фортуна склонна к наглецам вроде меня. Одна дева из Цифирелы, однажды плененная моим очарованием так и сказала: фортуна благоволит тебе и этого не отнять.
- Долго путешествуешь?
- С юношества. Места видел всякие: От драконьих островов на севере до Элисийского пантеона на юге. Однако, здесь я по незаурядным причинам, как вы понимаете, и поэтому хотел бы дослушать рассказ Тритольфа по донца.
На этот раз страх оказался настолько велик, что вызвал приступ агрессии у некоторых обывателей и продолжил расползаться как болезнь, пробирая людей леденящим ужасом. Все поспешили убежать кто куда: Трактирщик в кладовую, якобы пиво закончилось, наемники, судя по выговору нездешние, в путь, а шумная компания купцов-авантюристов, за порог без всяких предлогов и объяснений. Подавальщицы за неимением выбора спрятались на кухне и, не высовывались без надобности. Бард хмыкнул с чувством превосходства, когда кроме него, двух охотников и одного старика в таверне никого не осталось. « Какие же глупые люди!». - Подумал Эрморальд. - « Как же глубоко в них укоренились эти суеверия. О Линиган!»
- Ты хочешь продолжения? - С удивлением вопрошал Тритольф, на что Эрморальд ответил уверенным кивком и довольной ухмылкой. - Ну что ж, воля твоя, бард.
- Я, пожалуй, тоже пойду. - Сказал Джорвит в полной тишине. Один только Гуграй хохотал, почесывая болезненную корку на шее. - Не пойми не правильно Тритольф, но эти дела меня не касаются.
Старик дождался, когда охотник покинет таверну, вздохнул, приоткрыл рот, еще раз посмотрел на Эрморальда, отрицательно покачав головой. Более говорить он не собирался.
- В чем дело?
- Гуграй. - Сказал старик. - Оно тебе не нужно сынок. Ступай во двор.
Шкурник в недоумении развел руками и с актерской обреченностью наклонил голову в бок, еле сдерживая смех.
- Только из уважения к тебе Тритольф. - Сказал он, вставая из-за стола и с удовольствием потягиваясь. - Пойду, побеседую с купцами из Кронхельма. Кликните, если трактирщик соблаговолит появиться.
- Кликнем. - Сказал Эрморальд лишь бы тот поскорее ушел. - Ну, что там произошло дальше...
- А дальше произошло то, что мы и называем сопряжением двух планов. - Взгляд старика потускнел, а руки задрожали. - Зло Мимориана вторглось в разум незрячего стажа, и демон иронии Десперус снизошел до него...
IV
Скалкар почувствовал, как рассвет коснулся его с востока, широко распахнул глаза и осознал, что грудь разрывается от коротких приступов боли. Незрячий принял эту боль как заслуженную, не без труда поднялся на ноги, осмотрелся и понял, что тело его было скованно цепью, а гора, на вершине которой он находился, медленно поднималась к звездам, набирая темп. Восточные берега и западная синева, становились все меньше, бескрайние поля стали выглядеть как маски, искусно нанесенные кистью прямо на земле, а порыжевшие вдали реки, петляющие в утренних сумерках, спустя время, напоминали ленты расплавленного золота. Воздух обрушивался на пик, разбивался об острые хребты, выл и крушил все на своем пути, но Скалкару было плевать как никогда. Черты его лица дышали спокойствием, едва ли не отстраненностью. «Никакой Иратрис». - Думал он. «Никакого лагеря. Никакой любви. Только я и заслуженная смерть». За его взглядом прятались не то отчаянье, не то разобиженность и до сих пор он не замечал, что летел на огромной горе абсолютно один.